– Григорьев, ты автомата моего не видел?

– Что, потерял?

– Потерял, не потерял… Видишь, нету автомата.

– Ну и хрен с ним. Видать, разбило. Мина возле тебя хряпнула. Так что ты, товарищ младший лейтенант, у нас заговорённый. Вот выберемся к своим, сто грамм мне своих отдашь.

– Отдам, Григорьев. Отдам, дорогой ты мой… Только бы выбраться. Только бы не попасться им в руки.

О том, что Нелюбин был в плену, в роте знали. Некоторые даже недобро косились. За спиной он иногда слышал нехороший шёпоток или, наоборот, напряжённое молчание. Терпел. Куда деваться, в драку же не полезешь, своё доказывать. Да и что докажешь? Что в плен в два счёта любой может попасть? От тюрьмы да от сумы, как говорят… Но младшего лейтенанта ему всё же присвоили. Зачли армейские ускоренные курсы. Не зря учился. Хотя, признаться, на учёбу как таковую пришлось мало времени. Некогда было учиться. Армия наступала, и курсантов армейских курсов младших лейтенантов бросали на разные участки фронта: то чтобы закрыть немецкий прорыв, то, когда началось общее наступление, чтобы усилить свой. Приказ на Нелюбина в полк пришёл в конце мая. Но долго его не объявляли, и какое-то время он командовал взводом в звании старшины. Видать, проверяли. Ротный помалкивал, хотя старшина ему как-то обмолвился: так, мол, и так, приказ, говорят, пришёл, и в других ротах даже старшие сержанты сменили «секеля» на кубари, а он всё носит довоенные петлицы. Но спустя несколько дней ротный сказал, что не его это воля – офицерское звание присваивать своему взводному, жди, мол, начальству виднее, проверяют… Ладно, думал он всё это время, поглядывая на молоденьких лейтенантов, и в старшинах похожу. Всё равно вон и лейтенантам сапог яловых с добротной двухрядной подошвой не выдали, в кирзачах траншею топчут. Но раз как-то вернулся он со своим взводом из боевого охранения, а возле землянки стоит посыльной из штаба полка. «Нелюбин, тебя батя к себе зовёт». Батей в полку звали только одного человека – подполковника Колчина. Доложился ротному, пошёл. Шёл он тогда в тыловую деревню, где стоял штаб полка, и ни о чём хорошем не думал. Неделей раньше у него во взводе случилось ЧП: ночью из траншеи исчез боец. То ли немцы утащили, то ли сам ушёл. От ротного ему уже попало. Комбат тоже отматерил. А теперь вот и к командиру полка волокут… Но подполковник Колчин, грузный дядька примерно его, Нелюбина, лет, посмотрел на него весело и сказал: «Нелюбин? А почему небритый?» Пришлось сказать, что взвод в полном составе только что вернулся из боевого охранения. «Никого не потеряли, товарищ младший лейтенант?» Услышав о потерях, старшина Нелюбин чуть не присел, но, когда комполка обратился «товарищ младший лейтенант», он невольно оглянулся, предполагая, что подполковник Колчин спросил о возможных потерях всё же кого-то другого, а не его, старшину Нелюбина. «Вам, – вдруг повторил подполковник Колчин, – младший лейтенант Нелюбин, ещё и медаль пришла. И надо бы вручить её вам перед строем. Но завтра наступление. Не до построений». Вот так он вернулся во взвод с кубарями в петлицах и новенькой медалью «За отвагу».

А теперь колодку медали царапнуло осколком. Взвод куда-то пропал. Автомат разбило. И надо было думать о том, как поскорее отсюда выбраться к своим, за сухой ручей, чтобы ещё и звания не потерять, и должности, и человеческого достоинства.

– А ты, взводный, говорят, уже был в плену? – вдруг спросил Григорьев, будто читая по его лицу.

– Был. Мне, Григорьев, этим полозом уже по шее тёрто…