Пили мало, больше беседовали. Общих впечатлений об Азорах хватило на три вечера, но затем…

– Есть в заведении мадам Генриетты одна штучка… ну, доложу я вам! Не женщина – песня. Жгучий романс. И вот что дивно, господа: сама шведка, белокурая и с виду будто сонная, а как дойдет до главного – ну просто вулкан страстей! Везувий с Этной!

Словом, впечатления обрели конкретику, очень понятную любому моряку в дальнем плавании.

– Это та, которую Сильвией зовут? Бросьте, мичман. Обыкновенная проститутка. С актерским талантом, не спорю, но внутри холодная, как снулая рыба. Это не страсть, это лицедейство… А как вам кореяночка? Неужели не познакомились?..

И начинался азартный разбор сравнительных достоинств той и другой мадемуазель – кто из них «интересная штучка», кто даже «Цирцея», а кто «рвотный порошок».

– Ах, господа, господа… – огорчался Пыхачев. – Ну разве так можно? Чуть что – о ба… о женщинах. Брали бы лучше пример с лейтенанта Канчеялова. Он даже на вахте книжку о Японии читает и выписки делает. Мы идем в Японию, а что мы знаем о ней? Нам ведь придется общаться с японцами. Как бы нам впросак не попасть.

Канчеялов, дернувшийся было при упоминании о чтении на вахте, понял, что командир не в претензии, и вновь расслабился.

– Нас вон сколько, а книжка одна, да и та на португальском, – подал голос Завалишин. – Ее через два словаря переводить надо.

– Вот лейтенант и переводит, полезным делом занят. А вы?

– А я лучше спрошу у него. Как насчет японцев, господин лейтенант?

Канчеялов пожал плечами, улыбнулся в усы:

– Что вам желательно узнать?

– Ну… вообще. Что они за люди?

– Это коты.

– Простите?..

– Во всяком случае, из кошачьих. Видите ли, кот – очень гордое, полное внутреннего достоинства животное. Можно обидеть кота, насмеяться над ним, и он сделает вид, что ничего особенного не произошло. Но запомнит накрепко и при случае отомстит. Тогда уж не жалуйтесь.

– В постель нагадит? – под общий смех предположил Свистунов.

– Все бы вам шутить, мичман, – насупился Канчеялов. – Вы бы лучше усвоили вот что: никаких особенных предрассудков насчет святости человеческой жизни у японцев нет и никогда не было. Особенно это касается жизни простолюдина или варвара. Запомните, мы для японцев варвары, господа. Пусть уважаемые, пусть охраняемые, пусть гости микадо – это японский император, – но варвары. Грубые, не знающие настоящей культуры и, простите, грязные. Снести такому голову – а почему бы, собственно, и нет? С точки зрения японца, конечно.

В кают-компании задвигались, заговорили все разом:

– В каком смысле – грязные?

– В прямом. Моемся не в кипятке и, простите, пахнем.

– Однако!..

– Это мы-то варвары? А они тогда кто?

– Коты, как и было сказано. Кот – животное чистоплотное. С его точки зрения, всякий, кто не кот – варвар. Ха-ха.

– Ну знаете, на помойках живут такие коты, что…

– Бывают. Но грязный кот сам себе противен.

– Вот еще – коты они! Макаки желтозадые да еще наглецы вдобавок!

– Господа, господа…

– А почему они жизнь ни во что не ставят? Они ведь, кажется, буддисты?

– Не только. Еще и язычники. В душе каждого японца вполне гармонично сочетаются буддийские правила, сильно, впрочем, извращенные, и языческие предрассудки. Но вы не беспокойтесь – без причины они людей не режут. Напротив, удивительно вежливые люди. Хотя это сплошное притворство.

– Как это?

– Улыбаются, кланяются низко. Речи «по случаю» у них цветистые, поэтические и весьма образные. Пока японец доберется до сути дела, он десять раз вспомнит тигра, столько же дракона да еще приплетет цветок лотоса или ветку японской вишни. Но в душе – коты. Вот самураи – это японские дворяне – те тигры.