Сборник Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990 читать онлайн страница 20

Ценсор

(вослед ему)

Я всё там пропущу.

1811

Эпиграмма и сатира. Из истории литературной борьбы XIX века / Сост. В. Орлов. М.; Л.: Aсademia, 1931. С. 462–466. Впервые: Измайлов А. Е. Сочинения. Т. 1. СПб., 1849. С. 244–247.

Это вторая в отечественной литературе сценка, в которой выведены цензор и автор (см. ранее: И. П. Пнин; далее публикуется такая же сценка В. С. Курочкина). Отношения между ними показаны еще достаточно патриархально. В дальнейшем автор, как правило, был полностью отторжен от непосредственных контактов с цензором.

А. С. Пушкин

***

Когда б писать ты начал сдуру,
Тогда б, наверно, ты пролез,
Сквозь нашу тесную цензуру,
Как внидешь в царствие небес.
1820

При жизни не печаталось. Впервые: Русский архив. 1865. № 121. Стлб. 1529.

* * *
Тимковский царствовал – и все твердили вслух,
Что в свете не найдешь ослов подобных двух.
Явился Бируков, за ним вослед Красовский:
Ну право, их умней покойный был Тимковский!
1824

При жизни эпиграмма не печаталась. Впервые опубликована в берлинском издании «Стихотворений» Пушкина (1861). Упомянутые цензоры – постоянные мишени пушкинских эпиграмм и посланий (см. выше и Перечень цензоров). Тимковский умер в 1837 г.; Пушкин имеет в виду, что он занимал должность цензора до 1821 г.

Послание цензору

Угрюмый сторож Муз, гонитель давний мой,
Сегодня рассуждать задумал я с тобой.
Не бойся: не хочу, прельщенный мыслью ложной,
Цензуру поносить хулой неосторожной;
Что нужно Лондону, то рано для Москвы[40],
У нас писатели, я знаю, каковы;
Их мыслей не теснит цензурная расправа,
И чистая душа перед тобою права.
Во-первых, искренно я признаюсь тебе,
Нередко о твоей жалею я судьбе:
Людской бессмыслицы присяжный толкователь,
Хвостова[41], Буниной[42] единственный читатель,
Ты вечно разбирать обязан за грехи
То прозу глупую, то глупые стихи.
Российских авторов нелегкое встревожит:
Кто английский роман с французского преложит,
Кто оду сочинит, потея да кряхтя,
Другой трагедию напишет нам шутя —
До них нам дела нет; а ты читай, бесися,
Зевай, сто раз засни – а после подпишися.
Так, цензор мученик; порой захочет он
Ум чтеньем освежить; Руссо, Вольтер, Бюффон[43],
Державин, Карамзин манят его желанье,
А должен посвятить бесплодное вниманье
На бредни новые какого-то враля,
Которому досуг петь рощи да поля,
Да, связь утратя в них, ищи ее с начала,
Или вымарывай из тощего журнала
Насмешки грубые и площадную брань,
Учтивых остряков затейливую дань.
Но цензор гражданин, и сан его священный:
Он должен ум иметь прямой и просвещенный;
Он сердцем почитать привык алтарь и трон;
Но мнений не теснит и разум терпит он.
Блюститель тишины, приличия и нравов,
Не преступает сам начертанных уставов,
Закону преданный, отечество любя,
Принять ответственность умеет на себя;
Полезной Истине пути не заграждает,
Живой поэзии резвиться не мешает.
Он друг писателю, пред знатью не труслив,
Благоразумен, тверд, свободен, справедлив.
А ты, глупец и трус, что делаешь ты с нами?
Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами[44];
Не понимая нас, мараешь и дерешь;
Ты черным белое по прихоти зовешь;
Сатиру пасквилем, поэзию развратом,
Глас правды мятежом, Куницына[45] Маратом.
Решил, а там поди, хоть на тебя проси.
Скажи: не стыдно ли, что на святой Руси,
Благодаря тебя, не видим книг доселе?
И если говорить задумают о деле,
То, славу русскую и здравый ум любя,
Сам государь велит печатать без тебя[46].
Остались нам стихи: поэмы, триолеты,
Баллады, басенки, элегии, куплеты,
Досугов и любви невинные мечты,
Воображения минутные цветы.
О варвар! кто из нас, владельцев русской лиры,