Ну и конечно, нечаянно дыхнул на него. А он как заблажит:

– А-а! Так ты еще и пьяный, мерзавец! Убийца!..

Это он меня так при салажатах из комендантского взвода! Меня – лучшего из лучших, на которого вся дивизия молиться должна! Меня – старшего сержанта, механика-водителя первого класса – так обозвать при солдатах-новичках?!

Но я ему ничего не ответил, а только сказал:

– Пошел вы на хуй, товарищ капитан!

Что с ним стало!.. Он аж посинел весь, затрясся и как закричит своим автоматчикам:

– Глаз с него не спускать! Шаг вправо, шаг влево – считать побегом!!! Стрелять без предупреждения!!! Сгною-у-у!!!

И выскочил из казармы.

А я жрать хочу, как семеро волков! У меня всегда так, я с похмелюги могу один целого барана схавать.

– Мне, чего, так и стоять? – спрашиваю я этих пацанов с автоматами.

– Что вы, товарищ старший сержант… Садитесь, конечно, – говорит один, а второй предлагает: – Может, сигаретку хотите?

Знают Нартая Сапаргалиева! Уважают!

– Не курю, ребятки, – говорю. – А у вас пожрать нечего?

Руками разводят. Да и правда, откуда у них? Им самим-то в первый год службы ни черта не хватает. Вечно голодные ходят. Они только ко второму году наедаться начинают.

Подходит дневальный по роте, наш старослужащий, протягивает мне полную алюминиевую миску перловой каши с мясом, кусок белого хлеба с маслом и говорит:

– Кушай, Нартайчик. А то я уже эту перловку в упор видеть не могу. Я сейчас кого-нибудь из салажат отловлю и за компотом пошлю… Ты чего там учудил в ремзоне?

А я и ответить не могу – у меня уже полный рот каши. Дневальный рассмеялся и пошел. Пареньки эти из комендантского взвода тоже улыбаются, но автоматы не опускают. Так и лопаю под двумя стволами…

Не успел я и полмиски оприходовать, как входят в роту зампотех капитан Мелешко, командир комендантского взвода, наш бывший замполит – они теперь как-то иначе называются – и наш комроты, который меня сгноить обещал.

И вид у них у всех такой, будто по ним асфальтовым катком прошлись. Никто не кричит, не топает. Серьезные такие, тихие… Смотрят на меня и молчат. Только командир комендантского взвода тихонько говорит своим автоматчикам:

– Свободны. Марш в расположение.

Тех словно ветром сдуло. Потом капитан Мелешко так негромко спрашивает у меня:

– Что с фрикционом?

– Порядок, – говорю. – Все сладили.

– Машина на ходу?

– Так точно!

И опять все молча меня разглядывают. Кроме нашего командира роты. Он выдержки из уставов на стенке читает. Это, чтобы на меня не смотреть.

– М-да… – говорит Мелешко, переглядывается с остальными офицерами и добавляет: – Ну ладно…

– Все, товарищи? – спрашивает замполит.

– Вроде бы… – говорят остальные. Тогда замполит смотрит на меня и говорит:

– Из расположения роты никуда не отлучаться до особого распоряжения. Понятно, товарищ Сапаргалиев?

Тамбовский волк тебе товарищ, думаю я. Бездельник, болтун ты хренов… Но встаю по стойке «смирно» и громко отвечаю:

– Так точно, товарищ майор!

И они уходят. Все.

А я сажусь доедать перловку с мясом. Тут дневальный и компот притащил. Запиваю. И чувствую, меня в сон начинает клонить. Сейчас, думаю, доем и придавлю часика полтора.

Но тут в казарму заскакивает этот артист – генеральский вестовой и после небольшой торговли за семь марок выдает мне свежайшую информацию из высших сфер.

Ваську-прапора из петли вынули, откачали, и теперь он в медсанбате. Доктора сказали, что у него в мозгах что-то сдвинулось и он вполне может на всю жизнь дурачком остаться. И его, наверное, комиссуют…

Генерал по тревоге собрал всех, кому стало известно, что механик-водитель в ремонтной зоне повесил командира взвода технического обслуживания, и приказал всем забыть об этом, как о кошмарном сне.