Тем не менее жизнь не стоит на месте. Право правом, но России были необходимы заводы. А значит, и залежные уральские земли, о богатствах которых ходили легенды. Россия выходила в Великую Степь. А значит, не могла обойтись без строительства новых форпостов, обеспечивающих покой новых вассалов и караванных путей. И всему этому мешали башкиры, согласные жить только по жалованным грамотам Грозного, и никак иначе. Собственно говоря, в новых условиях башкиры со своими вольностями были анахронизмом, что понимали все, кто хоть как-то занимался проблемой, от управленцев и военных до геологов и геодезистов. Скажем, Артемий Волынский, один из умнейших людей своего времени, в бытность свою казанским губернатором (1730-й) составил специальную аналитическую записку, полностью посвященную башкирскому вопросу, указывая, что вопрос этот рано или поздно придется решать, поскольку «наш век иной, нежели век минувший, и по-старому жить никак не выйдет, хоть лоб разбей. Потому уповаю я неправильным, что не совершенно известно о состоянии башкирского народа, который мы внутри государства, почитая себе подданными, имеем, а имеем ли, то Бог весть». Вскоре на стол императрице лег и доклад Ивана Кирилова. Обер-секретарь Сената указывал, что в связи с появлением в Степи нового, неизвестного и очень воинственного народа (джунгар) и просьбой Абулхаира, хана Младшего казахского жуза о приеме его в подданство, остро необходимо поставить в устье реки Орь «сильную крепость с торгом», следствием чего, по его мнению, в будущем могло бы стать покорение ханств Средней Азии. Эту идею поддержали решительно все советники, с мнением которых императрица считалась, и в конечном итоге Анна Ивановна, все обдумав, изволила 1 мая 1734 года начертать: «Город при устье реки Орь строить и дать ему имя впредь Оренбург». Также указывалось определить места и для других «должных крепостей, равно и заводов». Мгновенно выделили средства, а для исполнения монаршего повеления создали особую Оренбургскую экспедицию во главе с (назвался груздем, полезай в кузов) Иваном Кирилловым, в помощь которому был придан князь Алексей Тевкелев, лучший специалист Империи по восточному вопросу.

О делах столичных башкиры, разумеется, в подробностях знать не могли. Но ситуацию чувствовали и старались по мере сил отслеживать, как на уровне слухов, так и скупая новости и у мелких уфимских чиновников. О задачах же Оренбургской экспедиции им и вовсе стало известно почти что из первых рук: один из толмачей Кириллова, мулла Токчура Алмяков отправил гонца к своему другу Кильмяк-Абыза Арушеву, влиятельному бию Ногайской дороги, изрядно обиженному на русских (незадолго до того под строительство Чебаркуля незаконно разрушили его родовое селение). В конце 1734 года близ Уфы состоялся съезд тарханов на предмет, что делать. Мнения разделились примерно поровну, в зависимости от того, кого вопрос (по месту жительства) тревожил больше, а кого меньше, в связи с чем было решено подумать еще какое-то время (благо оно пока еще было), и на следующий курултай, в апреле 1735 года, съехались уже только те, кто твердо решил «всеми силами противиться и город Оренбург строить не давать». В связи с единством взглядов, обсуждать было нечего, и двум почтенным людям было поручено сообщить Кириллову мнение съезда. Так что 15 июня в ставку Кириллова, уже покинувшего Уфу, прибыли гости. Разговор был краток: Ивана Кирилловича уведомили, что если правительство не откажется от планов постройки Оренбурга, пусть пеняет на себя.