, – созданием наших духовных ценностей» (там же: П2—113).

Тем самым в логике Бауэра обнаруживается фундаментальное затруднение, порождаемое тем обстоятельством, что эксплицитное понимание «нации» опирается на националистические концепции, в конечном счете восходя к фихтеанской модели. Нация здесь понимается как единство политической воли, единый субъект политического действия, который оформляется государством, но не обязан совпадать с ним – напротив, он требует соответствующей политической формы. Нация действует через посредство государства – в нем она обретает себя и, следовательно, всякое не-государственное состояние означает несовершенство, недостаточность нации. В этих рамках Бауэр определяет нацию через «национальный характер», который в свою очередь проясняется через «волю» (Бауэр, 1909 [1907]: 113), соответственно, например^ «национальная культура» – это ТО, что производит «нацию», поскольку через усвоение «культурных ценностей нации» индивид делается ее членом – разделяя и производя ее волю. Именно поэтому язык, к удивлению К. Каутского[5], не служит для Бауэра ясным критерием нации – он может оказаться таковым, но отнюдь не обязательно таковым окажется: единая нация стремится к тому чтобы создать единый язык, но наличие языковой общности не сделает само собой говорящих на одном языке принадлежащими к одной нации.

Таким образом, «нация» в данном понимании определяется не только как политический феномен, но и как основание «политического»: именно принадлежность к нации определяет границу «друг»/ «враг», «свой»/«чужой», пролагая границу между вопросами «внутренней политики» и «внешней», определяя иерархию вопросов и конфликтов, когда перед лицом внешней угрозы внутренние разногласия должны отойти в тень, когда апелляция к национальным интересам и национальным целям разделяется всем сообществом, и, следовательно, всякий конфликт в этих рамках происходит за право определять понимание, за право истолковывать, что именно и каким образом в данный момент является интересом или целью данной нации.

Явным и для самого Бауэра образом[6] эта рамка отсылает к «национализму» 1-й половины XIX в., в то время как на нее накладывается другая теоретическая рамка, определяющая и противоречия, и долговременную продуктивность работы Бауэра. Старая рамка отсылает к национализму «исторических наций», как их, вслед за Энгельсом, именует Бауэр, т. е. обладающих полной классовой структурой, разработанной исторической традицией, оформившимся литературным языком и т. д. В рамках этого национализма, выражаемого Мадзини[7] в знаменитой формуле «каждой нации – государство, и только одно государство каждой нации» «исторические нации» должны были образовать национально гомогенные государства, постепенно ассимилировав или как-то иначе избавившись от инородных элементов[8]. Единство нации непосредственно связано с руссоистской логикой народного суверенитета – «общая воля» по определению принадлежит одному субъекту («народу»), который в своей политической ипостаси является «нацией»: допустить множественность «наций» в пределах одного политического образования или, что, собственно говоря, тождественно, допустить, что некто, входящий в то же политическое сообщество, будучи гражданином, не является членом нации – противоречие в определении, это означает, что никакого единого политического сообщества в этом случае не существует, так как невозможна «общая воля», а лишь эмпирически нам данная «воля всех» (всех тех, кто по каким-либо критериям обладает правом участия). Если народ обладает суверенитетом, то он должен быть нацией, в противном случае это означает, что либо его права узурпированы, либо он не является и народом, т. е. перед нами совокупность лиц, а не общность. Делая ставку не на «национальное возрождение» как политическое действие, а на социализм, который даст возможность «национальному возрождению» вполне реализовать свои цели, Бауэр пишет: