– А вот и вы, Григорий Дмитриевич, – с главной улицы на территорию мастерских первым вышел Кирьяков.

Генерал придерживал шляпу, чтобы ту не сдуло, и немного наклонялся вперед. Рядом с ним, пожимая плечами – мол, ничего личного, но приказ есть приказ – шагал Зубатов. Вот еще одна причина, почему мне бы хотелось видеть рядом Дубельта, а не его. Леонтий Васильевич, конечно, тоже выполнил бы приказ, но кто бы его тут смог отдать генералу третьего отделения? Точно не Кирьяков и даже не Михаил Дмитриевич, занявший место Меншикова.

– Вы по какому вопросу?

– По слову царя пришел заковать вас за невыполнение приказа и проследить, чтобы в столицу вы были отправлены именно таким образом.

Следующие за Кирьяковым офицеры начали переглядываться. Я вот, если честно, до конца так и не изучил свои дворянские права, но что-то мне подсказывало, что такой приказ существенно выходит за их рамки.

– Что ж, прошу показать приказ, – я не двигался с места, ожидая развития ситуации.

К моему удивлению, Кирьяков ни капли не удивился и действительно вытащил бумагу с соответствующими распоряжениями.

– Подпись Михаила Дмитриевича вижу, – я оценил, кто именно решил поучить меня жизни. – А вот подписи Александра Николаевича нет. Тогда прошу извинить. По приказу царя я арестован и должен явиться в столицу, и пока этого не сделаю, любые другие указания выполнять не намерен.

– Григорий Дмитриевич, я ведь знаю, что вы заступались за меня после Альмы, – неожиданно миролюбиво ответил Кирьяков. – Я знаю про ваши заслуги, но… У меня приказ от генерала, и он написан на бумаге с печатью. А вашего, прошу прощения, я не вижу. Так что давайте договоримся по-хорошему.

Я не ответил, а просто продолжил стоять.

– Поручик Доманов, арестуйте полковника Щербачева, – генерал все-таки пошел до конца, а я не тронулся с места.

Сопротивляться я не собирался: не для того я сюда прилетел и не для того ждал. А вот проверить, что окажется для местных важнее, закон или боевое братство, хотелось. Мы не были друзьями ни с кем, кто стоял сейчас рядом с Кирьяковым. Они не вызвались пойти к берегам Турции ни со мной, ни с подкреплением Корнилова, но… Мы все равно проливали вместе кровь, мы видели друг друга на передовой. Имеет ли это значение?

– Полковник Щербачев не оказывает сопротивления, и он сам следует в столицу, – поручик Доманов отвел взгляд. – Не вижу возможности выполнить приказ, генерал. Готов отправиться на гауптвахту за несообразительность и нерасторопность.

– Поручик Толстой, – Кирьяков кивнул еще одному боевому офицеру, стоящему рядом. Артиллерийские погоны, короткие усики и бакенбарды совсем не выдавали в молодом франте будущего писателя. – Вы-то сможете выполнить приказ?

– Никак нет, – тот вытянулся во фрунт. – Полковник уже делает то, что должен. Не вижу возможности исполнить приказ генерала и не нарушить монаршью волю. Готов понести наказание и отправиться в действующую армию искупать свою вину.

Лев Николаевич в отличие от первого поручика решил просить что-то большее, чем гауптвахту.

– В действующую армию? – Кирьяков внимательно посмотрел на молодого офицера. – А разве не вы рассказывали свои товарищам об ужасах войны и даже какие-то повести об этом готовили?

– Рассказывал, готовил, – Толстой ничего не отрицал. – Но я тут поговорил с парой офицеров, прибывших с передовой, и понял, что ошибался.

– Война не так страшна?

– Война страшна всегда. Но если ты сражаешься не чтобы она продолжалась, не ради славы, а ради мира, чтобы эти ужасы не коснулись обычных людей, то это большая разница.