Полковник сощурился, пристально вглядываясь в раскрасневшееся лицо поручика, и даже помахал перед собой ладонью, разгоняя дым.

– Что за черт? – сказал он озадаченно, ни к кому определенно не обращаясь. – Это Огинский или нет? С лица как будто Огинский, да и эполеты поручичьи, а послушать его – полный генерал! Как есть генерал! Командующий армией, а то, чего доброго, и сам главнокомандующий. Пожалуй, что так. Кому бы еще вздумалось меня учить, как полком командовать? Прошу простить, ваше «высокопревосходительство», сослепу не признал!

Возле карточного стола кто-то неуверенно хохотнул и сейчас же замолчал. Полковой командир, конечно же, был прав, одернув не в меру горячего поручика, но симпатии офицеров в этом споре были на стороне Огинского. Всем хотелось горячего, настоящего дела, все рвались в бой, на смерть – да хоть к черту в пекло, лишь бы подальше от этого провонявшего псиной и конским потом кабака! Полковник и сам был не прочь еще разок свидеться с Мюратом, который чудом избежал русского плена под Тарутино. Будь он на месте Огинского, первым попросился бы туда, к мосту, на верную погибель; однако полковник давно привык сначала думать, а уж потом принимать решения.

Огинский залился горячим румянцем. Полковник заметил, как судорожно сжались пальцы его левой руки на рукояти сабли, и вспомнил, что имеет дело с поляком. А поляки – что порох: только тронь его самолюбие, задень его шляхетскую гордость, и готово дело – дуэль, да не просто дуэль, а непременно на саблях, и чтоб без дураков, до смерти. И тогда уж плевать ему, кто перед ним – сват, брат, полковой командир или сам государь император, зарубит в лучшем виде и поедет в Сибирь, на каторгу, со счастливой улыбкой на губах... Мальчишка, зеленый юнец!

– Прошу простить, господин полковник, – дрожащим от обиды голосом произнес Огинский, глядя поверх его головы. – Боюсь, я несколько забылся и позволил себе наговорить лишнего. Больше этого не повторится. Однако осмелюсь заметить, что вылазка к мосту представляется мне вполне осуществимой и, более того, имеющей шансы на успех.

– Это другой разговор, – сказал полковник и сел немного свободнее. – Прости и ты меня, поручик, коли я сгоряча что-нибудь не то сказал. Патриотические речи – они, брат, в петербургских салонах хороши, а нам надобно дело делать. Коли есть деловые соображения, выкладывай, а коли нет – не обессудь. Ну, говори, какие такие шансы на успех тебе в сей вылазке мерещатся?

– Осмелюсь доложить, господин полковник, – на глазах оттаивая, произнес Огинский, – что детство мое прошло поблизости от этих мест и театр предстоящих военных действий мне досконально знаком. Глубокий овраг, о котором упомянул пан Станислав, действительно подходит едва ли не к самому мосту. Строго говоря, это не овраг, а обмелевшее и заросшее кустами старое русло реки. Сейчас, я думаю, его основательно залило, но, уверен, там можно пройти вброд, не замочив ранцев с порохом.

– Важно, – одобрительно сказали возле карточного стола.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересованно проговорил полковник и поднес поближе к карте потрескивающую сальную свечу. – Покажи-ка этот свой овраг...

Огинский наклонился и стал водить по карте кончиком ножа, указывая, как можно скрытно подойти к оврагу и откуда ударить по французам, охраняющим переправу. Офицеры, забыв о картах, плотной кучей сгрудились у стола, стараясь через плечи друг друга увидеть диспозицию предстоящего лихого рейда. Забытый всеми перебежчик сидел за столом в углу и торопливо поедал принесенное корчмарем кушанье из кислой капусты со свиным салом. Испачканный глиной цилиндр стоял перед ним на столе, снятый сюртук не сох, а вялился в дыму, подвешенный на крюке возле самого камина.