– И вы ни разу не спросили о цели нашей… деятельности…

Голос лорда Джона сменился тихим хихиканьем. Цель нашей деятельности, значит? Газетная, желтая от времени статья; заголовок, восклицательные знаки – дыбом, ором в сотню глоток:

Ниже – буквы помельче, словно испуганные тараканы. «Карбонарий Тистльвуд[5] по примеру злодеев-итальянцев собрал отряд в тридцать головорезов!», «Решил свернуть шеи всему правительству!», «Убийцы на улицах, Лондон в панике!», «Третья Английская революция?»

– Ни вы, ни я – не преступники, не душегубы из Сохо!

В голосе лорда Джона звенела неподдельная любовь к ближнему. Мистер Бейтс откашлялся и с удовольствием повторил:

– Не душегубы из Сохо! Да, милорд, не из Сохо. Мы – душегубы с Катор-стрит.

Взгляд скользнул по фразе: «Собрал отряд в тридцать головорезов…»

Под низкими сводами зазвучал совсем иной голос – ясный и чистый тенор Чарльза Бейтса, поклонника Вильяма Шекспира и Эдмунда Кина.

Прервав монолог, он вернул бумаги в сундук, но запирать не стал, лишь отодвинул в сторону. На столе остались чистый лист и маленькая чернильница.

– Эмигранты. Заговорщики, – хриплое карканье дышало укоризной. – Отщепенцы, злоупотребляющие гостеприимством нашей матери-Англии…

Перо быстро вывело:

«№ 1. И.Г., немец, кинжальщик. Готовил покушение на короля Прусского».

– Нужен тот, кто выглядит и держится пристойно. Как солидный негоциант…

«№ 2. П.К., итальянец, карбонарий. Член Миланской венты, министр Революционного правительства…»

Помня о секретности, мистер Бейтс ограничивался инициалами отщепенцев.

– Обсудить деловой вопрос. Продажу партии виргинского хлопка…

«№ 3. Князь В.В., русский. Заговорщик. Попытка цареубийства…»

– Или кубинского сахара…

«№ 4. А.С.Э., датчанин. Экзорцист. Либералист. Заговор против короля».

Закончив список, мистер Бейтс перечитал его, запоминая, поднес краешек листа к свече и, прежде чем поджечь, прислушался. Таинственный колокол, смущавший лорда Джона, молчал. Мистер Бейтс ухмыльнулся, оскалив желтые зубы.

– Бом!..

Словно вышел на авансцену, готовясь начать.

Причину, по какой ему рано на сцену, Чарльзу Бейтсу объяснил сам Эдмунд Кин. Когда они близко сдружились, Бейтс набрался храбрости – и показал, что умеет. Актер выслушал знаменитый монолог Гамлета – в собственном исполнении.

Бейтс репетировал целую неделю. «Лицо-мышца» не подвело – отличить «его» Кина от настоящего не смогла бы и родная мать. Объект копирования вначале окаменел, но быстро пришел в себя – сказалась театральная жилка. Позже он объяснил своему «юному другу», что в многовековой истории театра случалось всякое. Кин слыхал легенду об актерах, перевоплощавшихся на подмостках, с одним даже познакомился, когда тот был уже дряхлым стариком.

«Это потрясающий дар, друг мой! Но, понимаете… Вы не обидетесь, Чарли? Хорошо, я продолжаю. Вы не играли Гамлета – вы копировали Эдмунда Кина. Трюк достоин ярмарочного балагана, но не театра. Копия вторична, она – всего лишь аттракцион. Смотрите!»

Кин шагнул вперед, привычным, стократ отработанным жестом сжал ладонями виски; отбросил длинные темные волосы, вскинул подбородок: