«Ах, мама, что ты со мной делаешь? Что ты делаешь со всеми нами…»

Леди Анна лежала на кушетке возле растопленного, несмотря на летнюю жару, камина. Совсем молоденькая, почти девочка, она была прелестна – и вызвала бы сочувствие даже у закоренелого мизантропа. Возле хозяйки дома хлопотали две дамы средних лет; впрочем, без особого результата. На крошечном диванчике в углу скорчилась, охая, но не открывая глаз, пухленькая модистка – вторая жертва призрака.

– Позвольте, герр Ротшильд. – Твердая рука отстранила банкира. – С вашего позволения, я хотел бы осмотреть вашу дочь.

Натан поймал себя на желании подчиниться. Переложить бремя ответственности на чужие плечи – что может быть слаще? И, как всегда в таких случаях, он не позволил себе эту слабость.

– Вы врач, герр Эрстед? Насколько мне известно…

– Нет, я не врач. Но я много лет был учеником известного врача. Вам что-нибудь говорит имя Франца Месмера?

– Что вы понимаете под осмотром?

– Не волнуйтесь, я ни на шаг не выйду за рамки приличий…

«Шарлатан!» – Банкир вздохнул с облегчением. Имя Месмера ему говорило многое. Взлет и падение австрийского доктора-фокусника пришлись на детские годы Натана, но он хорошо помнил сплетни, гулявшие в те дни по Франкфурту. Как помнил и выводы комиссии, утверждавшие, что жертв месмеризма ждут всякие ужасы – например, конвульсии и уродливое потомство.

– Я… категорически…

Он хотел возразить и не смог. Позднее Натан скажет жене, что датчанин смотрел ему в лицо, и взгляд Эрстеда был полон власти и сочувствия. «Я не мог ему противиться», – сообщит банкир, словно извиняясь, и солжет. В действительности Эрстед, не слушая возражений, сразу прошел к кушетке, словно хирург – к операционному столу, и дамы послушно уступили ему место рядом с леди Анной.

– Князь, передайте мне магниты.

Натан не уловил момента, когда в руках датчанина появились два черных магнита. Головная боль усилилась; сжимая ладонями виски, банкир сел в кресло, заскрипевшее под его весом. «Я слишком тучен. Врачи рекомендуют диету; бульоны, красное вино, дичь… – Краем глаза он следил, как Эрстед водит магнитами над бесчувственным телом дочери. Казалось, датчанин расчерчивает карту, намечая будущий маршрут путешествия. – Нельзя столько работать. Надо поехать на воды. Боже, о чем я думаю?!»

– Герр Ротшильд! Вы слышите меня?

– Да, – ответ дался с трудом. – Слышу.

– Ваша дочь на грани нервного истощения. Я бы рекомендовал начать с сеанса…

– Ерунда, – прервали Эрстеда из камина. – Женщины нашей семьи крепче дубленой кожи. А лекари-пустобрехи только денежки горазды тянуть. Слушайся бабушку, Анеле, и доживешь до ста двадцати лет.

В огне соткалось лицо. Старуха лет семидесяти с недовольством поджимала губы, отчего рот превращался в куриную гузку. Глаза под мощными дугами бровей сверкали, как раскаленные угли. Трепетали ноздри большого, мясистого носа. Вокруг лица пламя сплеталось кружевами, бантами и лентами – чепец, похожий на архитектурное сооружение, воротничок платья…

– Мама! – еле слышно простонал Натан.

– Что «мама»? Конечно, мама лучше знает. Анеле, курочка моя, гони докторишек в шею. Бабушка нагреет тебе молока с козьим смальцем, и все пройдет. Ишь, взяли моду! – за каждую микстуру ящик золота… Я принесла твоему деду две с половиной тысячи флоринов приданого. Не бог весть какие деньги, но твой дед знал, как ими распорядиться. Если бы мы тратили их на микстуры всякий раз, когда я чихала, ты бы сейчас жила не в Лондоне, а во франкфуртском гетто!

– Мама! – взмолился банкир. – Границы гетто отменили двадцать лет назад!