Дальнейшее кандидат-аспирант запомнил плохо, урывками. Много раз он терял сознание – вероятно, от шока и ужаса беспомощности. Связность мысли утратилась, и Серж воспринимал то, что с ним происходит, отстраненно, как наблюдатель. Сначала его долго проталкивали через какие-то гибкие темные трубы, затем он оказался в слабо освещенном люминесценцией пространстве, и ему почудилось, что все стенки вокруг покрыты огромными глазными яблоками на тонких улиточных стебельках. Он пытался разговаривать с ними, но получалась какая-то околесица.
Позднее Серж очнулся внутри мешка, который можно было бы принять за индивидуальную жилую сферу, если бы не сумрак и не хлюпающая под ногами вода. В первый момент он не решился попробовать ее, но жажда давала себя знать: раскрыв фиксаторы и задержав дыхание, Серж снял шлем и зачерпнул воду перчаткой скафандра. Вода показалась свежей и даже прохладной. Гамера заботится обо мне, подумал кандидат-аспирант, но и эта мысль ускользнула. Иногда он снова начинать петь «Ла-ла-ла», иногда разговаривал с самозверем, рассказывая о Земле, о своей учебе, о своей ловкости во время игр «Лунная куколка», о варп-кораблях и «Сагане-орбитальном». Никто не отвечал ему, поэтому Серж быстро сбивался. В плотном воздухе плавали тонкие белесые нити и полупрозрачные пузырьки. Потом начались болезненные судороги, и Серж решил, что умирает от кислородного отравления. На этот раз он не почувствовал страха, его сменило тупое равнодушие.
Потом кандидат-аспирант снова потерял сознание и пришел в себя, видимо, через много часов, потому что обнаружил, что раздет донага, скафандр куда-то пропал, а левую руку обтягивают ленты растительного происхождения. Болело все тело, но никаких симптомов отравления Серж не чувствовал. Прямо перед ним сидела тварь, похожая на большую модель Coccinellidae – божьей коровки. Ее надкрылья, если можно назвать их надкрыльями, светились равномерным белым светом, образуя нечто вроде круглого экрана. Сходство усилилось, когда по «экрану» побежали черные точки и черточки. Они сложились в фигуру, в которой Серж без труда узнал упрощенную схему «Сагана-орбитального». Раздалась человеческая речь, кандидата-аспиранта затрясло, но он быстро понял, что слышит собственную песенку: «Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай». Ленты на руке сделались жесткими, натянулись, подводя пальцы Сержа к схеме базы, изображенной на «экране». Песенка повторилась.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил кандидат-аспирант и удивился тому, каким слабым и ломким стал его голос. – Я не понимаю.
Ленты дернули руку еще раз, подводя пальцы к «экрану». Снова зазвучало «Ла-ла-ла». У Сержа не было никаких идей. Тут он вспомнил о том, как его обманула Опра, отправив на верную смерть. Кандидат-аспирант изо всех сил старался сосредоточиться, пытаясь мысленно зафиксировать хоть какие-то детали их совместного проживания на базе. Но не давалось даже лицо фигуранта. И только глупый стишок на старогагаринском почему-то сам собой просился на язык. Серж медленно продекламировал:
Круглый «экран» часто замигал и погас, растительные ленты распались, освобождая запястье. Серж снова оказался в темноте. И, кажется, снова отключился.
Очередной период прояснения наступил, когда кандидат-аспирант почувствовал, что его пеленают с ног до головы, а затем куда-то несут. Было темно, тесно и довольно неприятно. С какого-то момента Серж начал задыхаться в коконе и попробовал покричать, но из пересохшего горла вырвался только тонкий писк. Его бесцеремонно бросили на твердое и потащили: сначала по горизонтальной поверхности, чуть позднее – по наклонной.