Прищурившийся упрямый пенсер. Он-то уж точно был в игре. Я молча смотрел на Алмазную. Она тоже щурилась, она сейчас видела больше, чем я. Хубилган жалел, что от пятого перехода Ири отказался. «Больше я не пойду, Хубилган, – сказал Ири. – Мне больше не надо». Правда, в некоторых исторических источниках цитируется иной ответ. «Я не пойду, Хубилган, – будто бы сказал проводник. – Если я пойду с тобой, домой не вернусь».

И не пошел.

И жил долго.

А Хубилган умер.

7 октября 2413 года.

21.47. На реке Голын безоблачно.

Тонкая рука Алмазной лежала на столике.

Тонкая, нежная, без всяких тату, просто смуглая.

Потянувшись за чашкой, я коснулся ее руки. Это получилось случайно, ничего такого я не думал, но меня пронзило тревожным отчаянием: вот сейчас она уберет руку.

Но она не убрала. Правда, и не улыбнулась.

Бывший проводник Ири жил долго, так она сказала.

Благодаря последнему письму, отправленному Хубилганом с далекого озера Иссык-Куль, Ири, бывший проводник, из заброшенного бурятского поселка вызван был в столицу. Там он стал жить при Санкт-Петербургском императорском Университете, сделался истопником. Ему это нравилось. Он вовремя доставлял дрова и уголь. Он полюбил тесный темный закуток под лестницей черного хода, в котором жил и хранил нужный инструмент. Нередко он встречал друзей Хубилгана – людей очень известных, даже знаменитых. Ему показали письмо, доставленное с озера Иссык-Куль. «Проводник Ири все делал, как мог, правда, напрасно тянулся к книжным истинам». Заканчивалось письмо личным обращением Хубилгана к бывшему проводнику. «Не допускай себя к книжным истинам».

Еще Пржевальский назначил бывшему проводнику небольшое содержание.

Это понятно. С небольшим – не забалуешь.

Конечно, бурят Ири думал дожить отпущенные ему годы в родном Цаган-Челутае, но такого не случилось, за него все решил Хубилган. При встречах с новыми столичными знакомыми, как раньше водилось в родном бурятском селении, Ири с уважением снимал шапку, наклонял голову и немного высовывал язык. В университетских стенах это удивляло, но не сильно.

Совсем другое дело – Невский проспект или линии.

Вот там не стоило вести себя так, как в Цаган-Челутае.

Иногда бывший проводник рассказывал друзьям Хубилгая о далеком и трудном пути к Тибету.

«Там в горах есть красивая зеленая долина, надежно защищенная от зимних холодных ветров. Туда можно попасть только случайно». Алмазная явно цитировала какой-то письменный документ. «Жители указанной долины не знают никаких тягот, они легко прозревают сущее и путешествуют по всей вселенной. Бог милосердия Чен-ре-зи пристально следит за каждым обитателем».

А как все-таки выйти к указанной долине?

Алмазная сама ответила на невысказанный вопрос.

Хубилган указывал несколько маршрутов. Через жаркую пустыню Гоби, через ледяные горы Куньлунь. Бывший проводник Хубилгана соглашался с этим. Кстати, бурята Ири не раз приглашали на Ученый совет университета. Он послушно приходил в фартуке истопника и останавливался у двери.

«Чем хороша та долина?» – спрашивали истопника.

«В ней родились Ну и Куа, первые люди мира», – отвечал Ири.

«Но это, наверное, не все?» – интересовались члены Ученого совета.

Конечно нет. Это далеко не все. Еще там стоит дворец королевы Си Ванг My, целиком построенный из зеленого нефрита. И еще там часами звучит счастливая музыка, хотя нигде не видно ни певцов, ни музыкантов.

Я молчал, глядя на Алмазную. Я никак не мог увязать ее слова с почти доисторическими (в любом случае длившимися до Климатического удара) временами проводника Ири и его сурового Хубилгана. Вот еще хорошая тема для большой игровой площадки: в далеком девятнадцатом веке люди совсем плохо знали Землю. Так плохо, что Хубилган специально ходил в далекую Джунгарию – в эту выжженную темную пустыню на западе Китая. Там палящая жара, там самумы теббады. Там озеро, перемещающееся по обширной впадине между двумя хребтами. Там смиренные верблюды, почувствовав приближение горячих мертвенных вихрей, ревут и падают на колени.