Ещё через полчаса вышли на знакомую тропинку, словно вынырнувшую ниоткуда.

– Уф! – с облегчением сказала Варвара, вдруг обнаружив, что забыла свою корзину у Чёрного столба.

– Можем вернуться, – предложил Максим.

– Ой, только не туда! – изменилась в лице девушка.

– Ну, теперь по грибы? – спросил Илья.

На него посмотрели как на сумасшедшего.

– Домой хочу, – жалобно сказала Варвара.

– А я бы сюда ещё разок наведался.

– Псих! – сказал Дима. – А если бы мы там остались, в этой твоей тьмутараканской параллельной реальности?

– Ну и что? Представляете, сколько нового узнали бы? Вообще на Земле много таких мест, где существуют проходы между измерениями, нам повезло, что мы наткнулись на один.

– Да уж, повезло.

– Идём в Комягино, – решил Олег.

– А что мы скажем, вернувшись без грибов?

– Что мы вообще скажем, где были, – проворчал Олег, посмотрев на кота на руках Олега. – Вот кому памятник ставить надо! Он нас вывел! Я для него тоже сметаны не пожалею.

Кот полез по груди Максима, ткнулся носом ему в шею и сказал «мя».

Луна – она растет и стареет.

А я – только старею…

Зато я могу улыбаться.

И умею долго и мучительно умирать…

Он сидел на скамейке перед камином и вырезал Белого Однорога. Это было забавно – смотреть, как оживший Однорог по пути к Выходу прямо на глазах превращался в кого-нибудь другого. В Торопыгу или Носастого, а иногда в Попрыгая. Это было и смешно и грустно. Смешно потому, что, шагая по Полочке, он забавно подпрыгивал, чухался и кружился на месте. У него вырастали новые лапы и хвосты, он покрывался костяным панцирем или начинал хлопать перепончатыми крыльями, он водил в разные стороны, принюхиваясь, большим носом, в который превращался его рог. Но никогда не оставался самим собой – Белым Однорогом. И это было очень грустно.

Грустно потому, что Однорогов в Пятне всего несколько. Он их знал, и они его знали. При редких встречах Белые Однороги величаво кивали ему огромными головами и уходили. У них были заботы, к которым он – Белый Охотник – не допускался. Он всегда немного робел при таких встречах. Непроизвольно поднимал ствол Ружья в небо и слегка приседал, опуская голову. И никогда не стыдился этих Знаков Почтения.

Они издавали Чувство Любви, и их было всего несколько.

Вот и сейчас, заканчивая вырезать хвост, он гадал, во что тот превратится. Он знал: ваять того, кто выше тебя, – занятие глупое и чреватое. Но ему очень хотелось, чтобы Однорогов стало больше.

На Полочке почувствовалось шевеление. Охотник отложил в сторону незавершенную работу. Оживление, Дорога к Выходу, Таинство, которое он не понимал, но которым не переставал любоваться.

Пришли Сроки Шестокрыла. Охотник вырезал его семь Циклов назад, когда прилетевший Черный Вой сожрал их полтора десятка, прежде чем с ним было покончено. Вой упал в куст Круглолиста, так что резать Шестокрыла было из чего. «Странно, – в который раз думал Белый Охотник, – каждый раз, когда Черный Монстр прорывается через Серое, он наносит вред. И он же ломает ветви, мнет кусты – делает все, чтобы у меня был материал для работы. Может, для этого я здесь?»

А на Полочке Шестокрыл неторопливо полз к Выходу – окошку в стене Хижины. Он бугрился шишечками, которые набухали и разрывались, испуская зеленоватые облачка Чувства Веселья, и из них вываливались маленькие Шестокрыльчики. «Три… Семь… Двенадцать… Двадцать два», – считал про себя Охотник и радовался, потому как через Выход его Хижину покинуло на семь Шестокрылов больше, чем сожрал Черный Вой. Значит, Пятно стало чуточку шире. Значит, Серого стало чуть меньше. «Эх, знать бы заранее, сколько их Выйдет, – думал Охотник, снова принимаясь за Белого Однорога. – Почему сегодня их Вышло двадцать два, а в прошлый раз всего трое? А ТОГДА и вовсе ни одного».