Как я уже сказал, группу «Фейс» (на таком названии Саша остановился, перебрав их несколько десятков) стали понемногу приглашать на Дни города и корпоративные мероприятия. На одном из них Анечка Маленькая даже поимела такой сногсшибательный успех, что один пьяный новый русский стал звать ее «попить чайку» (через продюсера, разумеется), предлагая за это пять тысяч долларов. А когда Саша категорически отказался, сказав, что если бы он хотел стать сутенером, то и избрал бы себе другую профессию, папик вытащил пачку банкнот с баксами и со вздохом подмигнув, сказал:

– Ну, тогда десять, уломал, чертяка…

– Спасибо, но я ведь вам уже ответил, уважаемый…

Дальше пришлось вмешиваться охранникам заведения, потому что, услышав Сашин ответ, богатенький дядя решил, что над ним издеваются, и пошел в реальный бой. Пришлось Саше забирать в темпе своих красавиц и ретироваться через запасный выход ночного клуба, пока папик со своей челядью блокировал парадный вход и обещал «поиметь» уже и Сашу, и заведение, и маму этого заведения. Когда, правда, на следующий день на репетиции Розочка, которой не было на этом знаковом мероприятии, узнала об инциденте, то, растекшись в плотоядном умилении, назвала всех девочек полными дурами и, искренне негодуя на них, в сердцах воскликнула:

– В следующий раз меня берите, я весь чай в Москве выпью! – И при этом даже вспотела от предвкушения.

Но чаепитие в Мытищах с Розочкиным телом все откладывалось и откладывалось, а сильное женское либидо требовало своего выхода в большие люди. Да и душа не могла смотреть спокойно на «бесцельно прожитые годы» выступлений без нее. Поэтому Розочка решила взять инициативу в свои ухоженные пальчики. И позвонила Алине. Дальнейшее вы знаете…

Через десять секунд они растаяли в арке двенадцатиэтажного желтого, с красивыми эркерами, сталинского дома.

После шумного, душного, почти без единого дерева, проспекта, попав во двор этого большого каменного, с эркерами и лепными фасадами, дома, девчонки в первые секунды почувствовали себя в раю или, по крайней мере, в хорошо поливаемой и аккуратно ухаживаемой клумбе. Дом по форме представлял собой квадрат, если смотреть сверху, и четыре отдельные его части исполняли роль бордюров, а деревья, практически загораживающие пустое, без единого облачка, небо, казались снизу огромными цветами или неведомыми сказочными растениями… Девушки цокали своими каблучками в густой тени, наслаждаясь ласковой прохладой и необъяснимой тишиной. Стало даже слышно, как поют невидимые глазу птички, невесть как и откуда залетевшие почти в центр этой грохочущей пыльной каменной Москвы.

Розочка, уверенно миновав детскую площадку, выключенный фонтан и хоккейный корт, с несколькими бегающими по нему и пинающими пятнистый, уставший мяч ребятишками, направилась к четырнадцатому подъезду и набрала записанный на бумажке номер. Раздался приятный мужской голос, домофон запикал, и дверь открылась. Ленивая пожилая консьержка, нехотя повернув в их сторону голову и отложив газету, два раза переспросила, к кому они идут, и, поправив очки, снова уставилась в белый бумажный лист. Новенький лифт, с аккуратным шумом (словно для отчета) захлопнув двери, быстро доставил их на шестой этаж. Пока кабина поднималась по сетчатому прозрачному стволу шахты, девушки деловито и с пристрастием осмотрели друг дружку с ног до головы и обратно. Потом каждая – себя персонально сразу в трех лифтовых зеркалах одновременно, расположенных так, словно эта кабина раньше была vip-каморкой в дорогой сауне для озабоченных клиентов. Не сговариваясь, одернули Алина плащ, а Розочка легкую куртку и юбку, неторопливо проведя ладонями по бедрам и лобку, потом под грудью (словно готовили себя к секс-закланию). В заключение встряхнули волосами… и стали готовы к балу в доме Ростовых.