Оторвавшись от компьютера, бородач сдвинул на кончик носа очки в металлической оправе – точно такие же, как и у его жены, – и произнес сочным басом:

– Ага, наша милая столичная гостья! Польщен, очень польщен! Какая, однако, красавица!

Его супруга поморщилась и сурово заявила:

– В первую очередь – умница! Не то что последние практикантки, которые у нас в архиве копошились. Ничего, ну абсолютно ничего не знают, и это – краснодипломники и аспиранты! Уровень образования катастрофически падает!

Бородач соскользнул со стула, и Анна вдруг поняла, что стул был особым, наподобие пуфика со спинкой. Сиденье пуфика было вывинчено до предела. Директор оказался перед ней – и Анна поняла, что он едва достает ей до плеча. Рост его был от силы метр шестьдесят.

Галантно поклонившись, Горянский поцеловал ей руку и прочувствованно произнес:

– Рад приветствовать вас в стенах возглавляемого мной музея! Ой, какой у вас редкостной красоты перстенек!

И он туда же! Или это просто неловкая попытка сделать сомнительный комплимент красивой юной даме? Ведь директор явно не желал отпускать ее ладонь, и Анна вдруг почувствовала, как коротышка игриво поглаживает своими мясистыми пальцами ее запястье. Ну надо же, здесь водился не только Чертяковский монстр, но и Чертяковский донжуан. Теперь Анна могла понять, отчего Серафима Ниловна поморщилась, когда ее муженек стал делать московской гостье комплименты, едва она перешагнула порог.

Борис Борисович умел говорить и любил это делать. Голос у него был очень красивый, убаюкивающий, и Анна вдруг поняла – даже сексуальный. Горянский брал не своей красотой и, возможно, даже не умом, а голосом и красноречием. Понятно, почему кассирша млела от него!

Анна вытащила из портфеля рекомендательное письмо и положила его на край стола. Театрально взмахнув рукой, Горянский произнес:

– Что это? Какие-то письма? Господи, ну кому нужны эти формальности! Анечка, прошу вас, садитесь! Какой я, однако, негостеприимный хозяин! Прошу это извинить, моя дорогая!

Он указал на небольшой кожаный диванчик в углу. А вот его жена сухой лапкой взяла конверт, в котором находилось рекомендательное письмо, вскрыла его и стала внимательно изучать послание.

Лоб Анны покрылся испариной. Она уповала на то, что Олег Егорович и его люди постарались и что Горянская не завопит сейчас, указывая на то, что подпись профессора поддельная.

Но, судя по тому, что та отложила письмо в сторону, Серафима Ниловна осталась довольна содержанием письма. Анна помнила, что ее превозносили там до небес, одновременно прося оказать помощь в сборе материалов для диссертации. Что значило – позволить ей пройти в музее практику и работать в архиве и запасниках.

Анна опустилась на диванчик, с которого холеричный директор смел старые журналы и книги, и вдруг поняла, что директор уставился ей на коленки. Вот ведь жук!

– Анечка, что вы хотите? – проворковал он. – Чай, кофе, сок?

– Воду! – раздался голос его жены. – У нас имеется газированная вода!

Она указала на бутылку, стоявшую на подоконнике.

Борис Борисович скривился и произнес:

– Фимочка, милая моя, наша гостья наверняка хочет кофе! Ведь так?

Еще до того, как Анна ответила, он хлопнул в ладоши и произнес:

– Фимочка, ты ведь приготовишь нам кофе? Нам всем, разумеется? Спасибо, дорогая, спасибо огромное!

Он благодарил ее, хотя Серафима Ниловна не дала согласие приготовить кофе. Однако, видимо, таково было у них распределение их семейных обязанностей, или обязанностей служебных. Горянская с явно недовольной миной отправилась из кабинета готовить кофе, оставив мужа и Анну наедине.