– Республика Эледриалия, – подсказал Рус. Бывший «волк» уже не удивлялся его осведомленности, особенно во всем, что касается пятен. – Но это у них ненадолго. Поиграются в демократию и царя изберут. Боги не жалуют эти игрища, им нужен помазанник, который… ладно, продолжай, – но сам все же додумал: «…не даст народу отойти от веры. И Эледриас с царской помощью прижмет жрецов, а то распоясались они там совсем, деньги за агитацию с кандидатов тянут», – и сквозь эту мысль слышал Адыгея:

– Нет, Рус! – Тиренец даже обрадовался ошибке князя. – Та республика с декаду как кончилась! Царство там. Отстал ты, Каган. – И внимательно проследил за реакцией Руса. На его лице не дрогнул ни один мускул, но Адыгей каким-то образом понял, что больше «ночного князя» не существует: «ночь» ушла окончательно… так же, как от него самого. – Поэтому я и даю самое долгое – полгода до признания. Могу поспорить!

– Ишь ты! А давай, ради интереса!.. – Рус весело подмигнул и сразу посерьезнел. – Нет, Адыгей, прав ты. Скоро там банк заработает, это все ускорит. Ладно, пора спать расходиться. Завтра в Рению[4] пойдешь…

Смышленый Адыгей сразу догадался и о следующих трех маршрутах: Кафария – к последнему альганскому пятну, Гроппонт и снова в Гирикан, только на север, к границе с варварами племен Понгов и Струров, – к Гроппонтскому и Проклятому каганским пятнам. Рус зачем-то хотел расположить свои банки неподалеку от новых государств, которые во всех шести пятнах уже появились или в скором времени возникнут. Эндогорское пятно, для Адыгея почти родное, не считается: в нем Рус обосновался ранее.

Хитрый тиренец угадал ровно на одну треть: он действительно посетил Кафарскую Горгону, но после отправился по богатым столицам центральных стран ойкумены: той же Кафарии, Месхитии, Галатии, Фракии и тройке других. «Наконец-то я в денежных местах побывал, – восторгался прагматичный степняк, – богато живут! И это они еще жалуются на взлет цен после бегства рабов?! Вот кого обмануть не грех! Простите, Предки и Сильнейший!» Бывшие каганские пятна в то время Руса не заинтересовали, и сообразительный Адыгей предположил: «Князю, видят боги, и Кальвариона – вотчины его супружницы – до судорог в щиколотках хватает», – и в общем-то он был прав.

«Степняк-южанин» у Адыгея было на лице написано, но никто не удивлялся тому, что он служит северянину-кушингу. Кушинарские купцы «гремели» по всей ойкумене: в редких странах не ступала нога этого пронырливого народа, по слухам – невероятно богатого. Поучиться торговому делу у них мечтали многие начинающие купцы и во всех странах молодому Адыгею завидовали. Разве только в Месхитополе произошел один казус.

– Значит, ты, уважаемый, тиренец, но служишь кушинарскому Торговому Дому? – с подозрительным прищуром уточнил хозяин одноэтажного дома с подвалом.

Мужчина средних лет типично месхитинской смуглой внешности оказался неудачливым купцом. На чем-то погорел и теперь вынужден был распродавать все, что у него имелось. Конкретно этот домик, его первую собственность, где прошли его лучшие годы, он старался сохранить себе как память и как талисман для привлечения удачи. И надо же! Капризная богиня (хвала тебе, безымянная!) в первую же декаду после начала распродажи имущества слышит его – появляется незнакомый парень и предлагает выгодную аренду. Только…

– Да, уважаемый, – как можно степенней ответил Адыгей, – один кушинарский купец привез в Далор войско этрусков, и я к нему напросился. Давно мечтал поучиться торговому делу.