– Вот хотят его брянцы к себе на княжение. Коли он сумеет с Глебом Святославичем сладить, в его руках уже будут два немалые княжества. С такою силой, да еще при любви и поддержке народной, ему, ежели он не оплошает, не столь уж трудно было бы такоже завладеть Новосильским и Тарусским княжествами. А соединив под своею рукой все земли, коими владел его великий прадед, Михаил Всеволодович, он и с Москвой потягаться сможет! – вся раскрасневшись, почти восторженно добавила Ольга.

«Так вот оно что! – подумал пораженный Василий. – Теперь-то я раскусил тебя, Ольга Юрьевна! Через Василия Пантелеевича мнишь ты сделаться великой княгиней Черниговской, а может, и государыней всея Руси! Вот тебе и тихоня муромская!»

– А помыслила ли ты, княжна, – сухо сказал он после довольно продолжительного молчания, – сколько крови русской надобно будет Василию Пантелеевичу пролить, чтобы того достигнуть?

– Кровь и так спокон веков по всей земле нашей льется, боярин. Уж лучше ее одним разом пролить, хотя и много, но с пользою для всей Руси.

– Стало быть, по-твоему, всякий князь, который из маленьких хочет вырасти в большие, льет кровь с пользою для Руси? С такою пользою досе лили ее князья тверские, московские, рязанские и еще многие. А ныне, значит, и карачевские должны лить?

– Эх, боярин, вижу, не разумеешь ты меня. Ну, оставим это… Поведай мне лучше, каков собою Василий Пантелеевич?

«Ну, погоди, – с веселым злорадством подумал Василий, – сейчас я тебе распишу твоего суженого! Коли он тебе лишь для возвеличения твоего надобен, все одно ты ему это простишь».

– Собою Василий Пантелеевич неплох, – сказал он вслух. – Ростом невысок, черняв. Хотя немного и колченог, но статен… Только вот последнее время брюхо у него стало сильно выпирать. Ну да ведь будущий великий князь Черниговский должон быть дородным. Плешь у него тоже к тому случаю готова. А так, коли не считать того, что он малость косит на один глаз, мужчина он видный.

– Не может того быть, боярин! – воскликнула Ольга. – Нам люди сказывали, что собой Василий Пантелеевич вельми пригож, а ты его эдаким уродом представил!

– Что ты, Ольга Юрьевна! И я говорю, что он пригож. Брюхо и плешь человека не портят, особливо большого князя! К тому же их, может, еще и не было, когда твои люди Василия Пантелеевича видели. Нешто я тебе сказал, что он с малолетства брюхат и плешив? Ну а бородавку, что у него на носу, в крайности ведь и срезать недолго.

– Еще и бородавка на носу! – с ужасом воскликнула Ольга.

– Что ж с того, что бородавка? Бывает и похуже. А чтобы рубца на носу не осталось, ее можно и не срезая вывести: стоит лишь каждый день мазать нос утиным пометом, и через полгода она сама отпадет.

– Замолчи, боярин! Не хочу я этого слушать!

– Воля твоя, княжна. Ты меня спросила, каков есть Василий Пантелеевнч, и я тебе ответил. Худого я ничего не сказал и лгать на другого не стал бы, особливо на своего князя.

Снова последовала длинная пауза, в продолжение которой Ольга Юрьевна, подавленная словами собеседника, мысленно осваивала нарисованный ей портрет карачевского князя, а Василий, глядя на нее, наслаждался плодами своей выдумки. Придя наконец к мысли, что в мужчине красота не самое важное да боярин, быть может, слегка и прилгнул, Ольга спросила:

– А что скажешь ты касаемо слухов, которые ныне идут из Карачева? Знаю, ты им не слишком веришь, но все же, как мнится тебе: могло ли и впрямь такое приключиться?

– Оно-то могло, – подумав, ответил Василий. – Князь Андрей Звенигородский человек пакостный, да и Тит Мстиславич завистлив. К тому же ходить по воле братанича им обидно. И ежели бы им представился случай от него отделаться, они бы недолго раздумывали.