– Идите вниз, юноша, – сказал он мягко, но всерьёз. – Идите. Вам нечего бояться. И подберите портрет, пожалуйста.

Картина каким-то чудом уцелела. Спустились ниже. Бенедикт шёл на подгибающихся ногах, всё время поправляя сваливающиеся очки, – от пота нос стал скользким. Вскоре показалась ещё одна дверь, за которой их взорам открылось небольшое помещение, опять со сводом потолка и дико каменными стенами. Пахло потом, дымом, землёй и ещё чем-то, что Бенедикт сперва не опознал, но догадался, как только взгляд его упал на пол.

Пахло кровью.

Посредине помещения стоял огромный стол с приделанными к нему в разных местах воротками и тисочками, верёвками и страшными даже на вид зажимами. Разложенные рядом инструменты вызывали в памяти не то лавку мясника, не то мастерскую слесаря. В корзине из железных прутьев полыхал огонь. Окошек в жутком помещении не было.

Крик повторился, Бенедикт присел и суматошно завертел головой, рискуя снова потерять очки. Схватил их, торопливо водрузил на нос, нашёл источник звука и попятился.

На стене, растянутая на цепях, висела длинная фигура человека. Руки были схвачены в запястьях так, что ноги не доставали до пола около двух футов. Взгляд художника помимо воли сразу отметил некую нелепость, нарушение пропорций человеческого тела. Долгий опыт зарисовок по античным образцам и с натуры подсказывал: что-то не так, но что – Бенедикт никак не мог понять. Потом вдруг понял и закрыл глаза. К ногам пытаемого были подвешены корзины, в которых бугрились камни и железки; его руки в локтях и ноги в коленях были вывернуты из суставов.

К горлу подступила тошнота. Вино подпрыгнуло в желудке и плеснулось в горле, Бенедикт привалился к стене, икнул и сглотнул жгучий комок. От камней тянуло холодом и терпким запахом селитры. Хотелось домой. Шершавый подрамник отражал удары крови в подушечках пальцев. Огонь в жаровне тихо, раздражающе потрескивал.

– Ну, – послышался голос брата Себастьяна, – что у нас нового?

– Ничего, – ответил кто-то хриплым низким голосом. – Артачится, собака. Говорит, что ничего не знает.

– Железом пробовали?

– Не-а, тока начал. Да не волнуйтесь, ваш’ство: у нас заговорит. И не такие заговаривали.

Бенедикт открыл глаза и с удивлением обнаружил, что в подвале кроме них и тела на стене есть ещё человек, столь грузный и высокий, что непонятно было, как он его не увидел сразу. Сейчас он вышел из тени и стоял возле жаровни, размеренно поворачивая над огнём огромные зубатые щипцы. Зубцы зловеще тлели зимней вишней, постепенно раскаляясь докрасна. Бенедикт всмотрелся и признал в чудовище Эраста Рихтера – городского палача. Почему-то от этого открытия ему сделалось ещё хуже.

Бургомистр сморщился.

– Однако же, какая вонь, – сказал он, вынул из кармана беленький надушенный платок, с брезгливым видом поднёс к перебитому носу и закончил гнусаво: – Деужели дельзя было без эдого?

– Уж извиняйте, а без энтого не можно. – Эраст плюнул в огонь и повернул щипцы. Железо пшикнуло отрывисто и жарко. – Екзекуция, так сказать, установленная процедура.

Брат Себастьян меж тем остановился возле узника, внимательно всмотрелся ему в лицо, прищёлкнул пальцами и сделал экзекутору знак подойти.

– Освежите его, милейший. Да быстрее.

– А? Сей секунд. – Эраст отложил щипцы, наклонился над бадьёй, плеснул на узника водою из ковша и повернулся к брату Себастьяну: – Пожалте, ваш’ство, готово.

Монах пощёлкал пальцами у пленника перед лицом. Тот застонал. Открыл глаза.

– Итак, мы продолжаем отпираться, – мягко произнёс монах. – Не опускать глаза! – тут же рявкнул он так, что Бенедикт подскочил на месте, и продолжил прежним доверительным тоном: – Быть может, уговоры господина Рихтера помогли вам припомнить, как и где вы подрядились помогать слугам дьявола проказить в городе и где вы должны были встретиться с ними после?