Я посмотрел ему в глаза. Никто еще никогда не говорил мне такого. Что не только я во всем виноват.
У меня нет чувств. Я только притворяюсь, что они есть.
В последующие четыре недели, посещая групповые и одиночные консультации, я понял, что нечто, таящееся в глубине меня и требующее алкоголя и наркотиков, – не моих рук дело. Нет никаких логических причин, по которым я разрушаю себя. Внутри меня существует какая-то секретная кодовая комбинация, и когда цифры со щелчком совпадают, желание одерживает верх. Наука не может это объяснить, любовь не может победить, и не останавливает даже перспектива неминуемой гибели. Я зависим и останусь зависимым, как сказал консультант. Но – и это самое главное – мне не обязательно жить как зависимому.
В последнее воскресенье мне разрешили выйти из центра, чтобы со знакомым пробежать Скай-Клайм – забег длиной 12 километров до пика Олласон в прекрасном парке у Салинаса. За время терапии я бегал только один раз и ощущал себя пополневшим и не в форме. Когда раздался выстрел, я устремился вперед и почти два километра держался в голове бегущих. Все шло великолепно, пока не начался подъем на холм, и тогда я понял, что дело плохо. Я испробовал все трюки: смотрел далеко вперед, а не под ноги, сокращал шаг, поднимал выше руки, – но все было бесполезно. В моих квадрицепсах накапливалась молочная кислота, и я отчаянно глотал воздух. Я ничего не мог поделать и замедлял темп, а мимо пробегал один участник за другим. Наконец мне пришлось перейти на шаг.
Я зависим и останусь зависимым. Но – и это самое главное – мне не обязательно жить как зависимому.
Но вместо того чтобы ощущать себя униженным и проигравшим – особенно когда мимо просеменила годившаяся мне в бабушки женщина, крикнувшая: «Держись! У тебя получится!» – я испытал новые, неведомые мне чувства. Я ощутил себя чистым. Мой организм был свободен от наркотиков и алкоголя. Ничто не заглушало боль, не смазывало попытки. На вершине холма дорога выровнялась, и я снова побежал. Я пересек финиш одним из последних, а потом стоял под ветерком и разглядывал уходящие к заливу Монтерей желтые и серо-зеленые холмы. Зима выдалась сухой; до первых синих люпинов оставалось еще несколько недель. Но тогда эта местность показалась мне необычайно прекрасной: голая и пустая, но готовая вот-вот расцвести.
Глава 4
…пьяный великой звездной пустотой…Я ощущал себя чистой частицей бездны,Я колесил со звездами,Мое сердце вырвалось на свободу на ветру.Пабло Неруда, «Поэзия»
Под конец двадцать восьмого дня пребывания в «Бикон хаузе» я вышел из его ворот и пообещал себе сохранять трезвость. Каждый день я посещал собрания «Анонимных алкоголиков». Также я занялся бегом, не столько из любви к бегу – это пришло позже, – сколько потому, что он давал мне ощутимое подтверждение того, что я поступаю хорошо. Я записался на марафон в долине Напа: отчасти чтобы узнать, каково это – бегать трезвым, и отчасти чтобы проверить, подхожу ли я для Бостонского марафона. На финише меня, пробежавшего дистанцию за три часа семь минут, приветствовала мать, а через пять недель я стоял на стартовой линии в Хопкинтоне, штат Массачусетс. Еще через неделю я снова принял участие в марафоне Биг-Сур, на этот раз трезвым, в составе группы «сороконожка» из тринадцати державшихся за резиновый трос человек. Такие «сороконожки» – распространенное явление на коротких забегах вроде «От Залива до Прибоя 12K» в Сан-Франциско, в которых многие участвуют просто ради забавы; мы решили стать первой «сороконожкой» на Биг-Суре. Три члена команды сошли с дистанции, а оставшиеся десять финишировали менее чем за три часа тридцать минут, выполнив поставленную цель. По пути мы дважды останавливались, чтобы сообща помочиться. Фотография нашей «сороконожки» была опубликована на задней обложке журнала