Эмитерио Перес повторял за Тимом каждое слово. Эмитерио отставал в развитии, и его держали в девятом классе, пока он не выйдет из школьного возраста. Ему поручалось раздавать бумагу, открывать окна. Я задавала ему то же самое, что и остальным. Тихо посмеиваясь, он исписывал страницу за страницей аморфными, но аккуратными каракулями, а я ставила оценки и возвращала ему листы. Иногда ставила “четыре”, и он дико радовался. Теперь же даже Эмитерио бросил заниматься. Para qu>й, hombre?[36] – нашептывал ему Тим. Эмитерио растерянно переводил взгляд с Тима на меня и обратно. Иногда пускал слезу.

Я беспомощно наблюдала, как в девятом классе вызревает хаос – хаос, с которым не могла сладить даже сестра Лурдес. Теперь, когда она входила, ее встречала не тишина, а непорядок: кто-то громко чесал щеку, кто-то постукивал ластиком, шелестел страницами. Класс выжидал. И всякий раз раздавался басовитый и неспешный голос Тима: “Как-то тут холодновато, сестра, вам не кажется?” “Сестра, у меня что-то с глазом, идите посмотрите”. Пока монахиня – каждый раз, каждый день – машинально застегивала на Тиме рубашку, мы сидели не шелохнувшись. “Все хорошо?” – спрашивала она меня и уходила.

Как-то в понедельник я подняла глаза и увидела, что ко мне приближается маленький мальчик. Глянула на него, а потом, улыбнувшись, – на Тима.

– С каждым разом они становятся все меньше, вы заметили? – произнес он тихо, так, чтобы слышала только я. И улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ, обезоруженная радостью. И тут – резкий скрип: Тим отодвинул свой стул и пошел к задним партам. На полдороге задержался перед Долорес – тощей, некрасивой, застенчивой. Лениво стал щупать ее груди. Она вскрикнула, расплакалась, выскочила в коридор.

– Поди сюда! – заорала я ему. Его зубы сверкнули.

– А вы заставьте, – сказал он. Я оперлась об стол, потому что у меня закружилась голова.

– Вон отсюда! Марш домой. И больше никогда не приходи на мои уроки.

– Ни за что не приду, – ухмыльнулся он. Прошел мимо меня к двери, на ходу прищелкивая пальцами: клац-клац, клац-клац… Остальные ученики притихли.

Когда я тоже направилась к двери, чтобы поискать Долорес, в окно влетел камень. Упал, вместе с осколками разбитого стекла, на мой стол.

– Что происходит?! – на пороге возникла сестра Лурдес. Я не могла мимо нее протиснуться.

– Я отправила Тима домой.

Она побелела. Ее чепец задрожал:

– Миссис Лоуренс, ваш долг – держать его под контролем в классе.

– Простите, сестра, это выше моих сил.

– Я поговорю с матерью игуменьей, – сказала она. – Утром зайдите ко мне в кабинет. На место! – Последнюю фразу, перейдя на крик, она адресовала Долорес, вернувшейся в класс через запасной выход. И ушла.

– Откройте книги на девяносто третьей странице, – сказала я. – Эдди, прочти и переведи первый абзац.

На следующее утро я не стала заходить в начальную школу, а сразу направилась в свою. Сестра Лурдес уже ждала меня в своем кабинете со стеклянной дверью. В коридоре стоял Тим, привалившись к стене, заложив пальцы за ремень.

Я кратко рассказала монахине, что случилось накануне. Она слушала меня, опустив голову.

– Надеюсь, вам удастся вернуть уважение этого мальчика к себе, – сказала она.

– Ноги его не будет в моем классе, – заявила я. Встала, подошла к ее столу, схватилась за край деревянной столешницы.

– Миссис Лоуренс, нас известили, что этот мальчик нуждается в особом внимании, что он нуждается в “поощрении и требовательности”.

– Но не в девятом классе. Он слишком взрослый и слишком умный, чтобы здесь учиться.