– Спасибо вам, дорогой Леонид Ильич, за поддержку.

Внезапно губернатор вскидывается, как молодой конь, расталкивает чиновников, чеканным шагом направляется ко мне, хватает мою руку и крепко-крепко жмёт её.

– Поздравляю! – говорит он.

– Всегда! – рапортую я.

– Что это было? – спросил я у председательницы, когда мы пошли отмечать успешное создание новой структуры.

– Наверное, магия имени, – ответила она. – Все мы из того времени.

– Скажи-ка, Вася, ведь не даром, – говорю я Васе, и Вася понимающе кивает и запевает:

– Ох, не да-ро-ом, ох, ох не да-ро-ом, – чем меня немало удивляет: эта песня про русскую красавицу, от которой меня тошнит с юности, по возрасту никак не должна быть ему знакома.

Не хочу знать, что имел в виду Вася, но я намекал на бонус, который он получил за победу. Наши электронщики разработали продвинутый блок, а Васе удалось убедить заказчика включить в состав своего изделия именно наше устройство. Какие аргументы Вася применял, только ли технические, – это на его совести, но, когда комплексные испытания самолёта завершатся, наш блок навсегда останется в составе изделия, и конкуренты не смогут его заменить, разве только сертифицировать весь самолёт заново, что нереально.

Мы сидим на борту парома из Петербурга в Хельсинки. Компания успешно завершила год, и мы таким путём отмечаем предстоящие новогодние праздники.

Шведский стол в корабельном ресторане, с его копчёным лососем и красным вином, с красной икрой, которую рекомендуют есть в сочетании с луком и сметаной, сделал всех ленивыми и добродушными. В таких случаях тянет на охотничьи рассказы, и Вася, мой постоянный собеседник в долгих путешествиях, держа бокал с красным вином за ножку и разглядывая на свет, подал мяч:

– В Советском Союзе красное вино пили?

Я усмехнулся:

– Только те, кто выёживался. «Бычья кровь» и «Гымза» – нормальный человек пить не станет: горькое и кислое.

– А что же пили?

– В школе – портвейн «три семёрки». «Девушка, дайте шесть семёрок, пожалуйста!» В институте – водку, а кто побогаче – коньяк. Настоящее сухое я впервые распробовал в Цюрихе.

– В Цюрихе? Расскажите, я ещё там не был!

– Ну, слушай тогда. Шеф взял меня с собой в качестве толмача, покупать оборудование. А директор завода дал шефу задание передать привет некоему иранскому бизнесмену со странным именем Сассон, у которого с нашим заводом были какие-то контракты. И ещё директор сказал шефу, что иранец даст счёт на любую сумму, чтобы можно было списать дополнительную валюту на командировочные расходы. Когда с основными делами определились, шеф велел позвонить Сассону. Тот был очень любезен, пригласил в пятницу вечером к себе домой и даже предложил подхватить нас из гостиницы.

– Вы по-английски разговаривали? – спрашивает наш новый сотрудник Родион.

– На фарси.

– Правда, на фарси? – Глаза Родиона расширяются.

– Да на английском, ну что ты, как маленький! – осаживает его Вася.

– А почему, если он иранец, у него дом в Цюрихе?

– Богатый иранец, – говорит за меня Вася. Я молча солидаризируюсь.

– Ну, так вот, в пятницу я оделся получше, а именно в джинсы и кроссовки. Это были мои первые фирменные джинсы, хотя мне было уже к сорока годам. В юности на меня джинсов было не достать: фарцовщики привозили только ходовые размеры, на худых. Ну, а к джинсам, я слышал, полагаются кроссовки, которые продавались в том же шопинг-центре. К вечеру жара спала, стало темнеть, и тут нарисовался Сассон со своим «мерседесом».

– Это какой «мерседес»? – спрашивают оба моих собеседника чуть не хором.