– У меня нет бывших поклонников! – гордо ответствовала Лайма. Вера взглянула на нее укоризненно, и она тут же поправилась: – Вернее, они, конечно, есть, но не настолько сумасшедшие, чтобы затевать целую операцию похищения. Эти люди… Ну как бы тебе объяснить?

– Конечно, я тупой, как мне объяснишь? – свирепо спросил Травин и сложил руки перед грудью.

Неожиданно в их бурные объяснения вмешался шофер.

– Так мы едем сочетаться браком или не едем? – крикнул он, обернувшись. – Еще можем успеть, если поднажмем…

– Едем! – рявкнул в его сторону Травин. И ехидно поинтересовался у Лаймы: – Надеюсь, пока ты бегала от похитителей, ты не передумала, дорогая?

Мерзкое словечко «дорогая» Лайма терпеть не могла. И Травин это прекрасно знал. Интересно, если первые же трудности заставляют его вымещать свое настроение на женщине, то что будет потом? Ведь семейная жизнь – это как мешок с подарками. Каждый подарочек достаешь вслепую и даже не знаешь, понравится он тебе или нет.

Тут снова подала голос Вера, задавшая вполне резонный и своевременный вопрос:

– А как ты в таком виде замуж выходить собираешься?

– Не знаю, – ответила Лайма, с грустью осознав, что поцелуй перед алтарем вряд ли будет таким же чудесным, как в фильмах о вечной любви.

– Может быть, отложить свадьбу? – пробормотал Борис, откровенно потрясенный растерзанным видом невесты.

– Отложить?! – взревел жених. – Да ты в своем уме? Там столько народу задействовано, я все распланировал. И еще медовый месяц! Нет, никаких «отложить». Я решил сегодня жениться, и я женюсь, даже если моя невеста выглядит как пугало.

Лайма сузила глаза, и Вера быстро спросила:

– Может, тебе мое платье попробовать? Конечно, оно не по размеру, но другого все равно нет.

Нельзя сказать, чтобы Лайма возрадовалась. Подруга была ниже нее и гораздо шире в талии. Кроме того, у Веры не было травинского размаха, поэтому свой наряд она покупала очень далеко от Лондона, на Черкизовском рынке.

Женщины удалились в глубь лимузина и долго возились там, ойкая и попискивая. Верина косметичка, влажные салфетки и расческа сотворили чудо. Впрочем, когда подруги выбрались из автомобиля, стало ясно, что чудо весьма относительное. Вера была стиснута грязным платьем так, что казалась гусеницей в перетяжках и волочила по полу матерчатый хвост. Из-под рукавов были видны только красные ногти. А Лайма с открытыми коленками напоминала девочку, которой из наволочки сшили карнавальный костюм – платье висело на ней мешком и казалось равносторонним.

– Ну как? – спросила она Травина, который смотрел на нее с напряженным вниманием.

– Да уж, Лагерфельд бы обзавидовался…

– Ты на себя посмотри, – беззлобно огрызнулась Лайма. – Без бабочки, пуговица оторвана, смокинг мятый!

– Так я же без претензий, – более миролюбиво отозвался Травин. – Да, кстати, а ты так босиком и пойдешь?

Лайма даже застонала – какая же дура, совсем забыла про обувь, расхаживает, как селянка во время сенокоса.

– Как быть? – жалобно спросила она у Веры.

– Не знаю. Мои не подойдут точно, минус два номера, ты же знаешь.

И это была горькая правда.

– Вы извините, что я вмешиваюсь, – заговорил водитель лимузина, смирившийся с тем, что у него сегодня экстремальный выезд. – Просто у меня во время одной свадьбы дамочка в машине переобувалась, попросила свои туфли в багажник положить. Забрать забыла, так и вожу их с собой уже месяца два – вдруг вспомнит. Попробуйте, может быть, подойдут.

Он принес мягкие туфли без каблука ядовито-зеленого цвета, которые Лайма натянула без ущерба для здоровья.