— Что, ни ответа, ни спасибо я от тебя не дождусь? — ядовито цедит Ройх.

— Спасибо, — благодарность выходит вымученной. Благодарить его мне по-настоящему сложно, потому что самое последнее, чего бы я хотела в своей жизни — это быть обязанной Юлию Владимировичу Ройху.

Хотя нет — быть избитой кредитором моего ушлепка-братца, пожалуй, хотела бы чуточку меньше.

— Охуенная из тебя собеседница, Иванова, — с кислотным сарказмом роняет Ройх, с какой-то совершенно отчетливой жесткостью выкручивая руль на перекрестке, — ничуть не удивлен, что стриптиз — все на что тебя хватило. С такой коммуникабельностью больше никуда тебя не возьмут. Даже не понятно, на кой хер ты учишься. Какой из тебя архитектор?

— Не ваше дело.

Хочется вцепиться ему в глотку, а лучше — броситься на полном ходу из машины. Только вот беда — у меня нет девяти жизней, как у кошки. Приходится терпеть. И огрызаться хотя бы не на каждое его слово.

На мое счастье — Ройх затыкается в кои-то веки. Так и едет, обливая меня презрительным молчанием. Похрен. Пусть будет презрительное молчание, лишь бы не приебывался.

Сижу на своем месте, делаю вид, что смотрю вперед, а на самом деле — на разбитые в хлам костяшки кулаков профессора. Снова и снова вспоминаю тот жестокий восторг, который меня одолевал, когда я наблюдала за дракой. За меня… Уже давно никто не заступался. Даже Анька, с которой с начала года резко ухудшились отношения. Видимо, слишком разные мы стали.

Я — слишком зациклилась на заработке, стала слишком душной для легкой на подъем Аньки. Ну и правильно, ее родители были живы и здоровы, и продолжали быть вполне обеспеченными людьми. Настолько, что Анька по праву считалась мажоркой. Я не была такой, пока папа был жив, но вполне себе принимала стипендию за прибавку к личным деньгами. Сейчас — уже не до этого. Сейчас — учусь на эти деньги жить, каждую заработанную копейку откладывая в кошелек под неудобным общажным матрасом. Для мамы.

Резкая остановка выталкивает меня из мыслей, в которых предпочла спрятаться. Смотрю в окно, вижу светящуюся вывеску какой-то гостиницы.

— Куда вы меня привезли? — дергаюсь, совершенно позабыв про ремень безопасности.

— Туда, где я смогу тебя наконец трахнуть, — глухо отвечает Ройх, глядя прямо перед собой, — и выкинуть уже из головы, к чертовой матери.

В ушах звенит, щеки пылают.

— Ну что ты так на меня вытаращилась, Иванова? — холодный голос Ройха, как ушат воды. — Ей богу, не видел бы своими глазами, как ты вьешься на пилоне без лифчика — подумал бы, что ты в монастырь собралась. Не строй целку. Можно подумать, для тебя это в новинку.

В том-то и дело, что да…

Но говорить это, даже яростно, с напором — сознаваться в собственной неопытности именно Ройху…

Я вылетаю из его машины, быстрее, чем успеваю сообразить. Хлопаю дверью с размаху, оглядываюсь, вижу стоящее на краю стоянки такси и водителя, жрущего шаурму, бросаюсь к нему.

— Свободен?

Водила умудряется утрамбовать себе за щеку остаток шаурмы и торопливо кивает. Видимо, с заказами совсем пиздец.

— Катерина! — слышу голос сзади, но только голову в плечи втягиваю. Игнорирую. Лучшее, что могу.

Что будет в универе — даже думать не хочу. Но теперь уже ничего не поделаешь.

— Кто это был? Парень твой? — отъезжая, водитель начинает проявлять любопытство.

— Нет. Просто козел, — отвечаю тихо, закапываясь глубже в недра толстовки.

— За нами едет.

Оборачиваюсь к заднему стеклу, и по спине медленно начинает течь холодный пот. И вправду едет, заоблачно понтоватый Ройховский Лексус. Повторот за поворотом, квартал за кварталом. Отстает ненадолго, потом снова нагоняет.