— Прошмандовка ваша выронила, — шипит она зло, — чтоб я больше здесь вас обоих не видела.

— Была охота травиться, — холодно роняю, сам без особого трепета прощаясь с этим посредственным заведением. Всех и плюсов было, что в районе университета здесь кормили худо-бедно съедобно и в меню что-то кроме шоколадных кексов имелось.

Папку открываю только в машине. Недоверчиво пролистываю страницу за страницей. Откладываю, испытывая желание побиться головой об стену.

Господи, вот ведь ебнули гормоны в голову. Решил, что девчонка капитулировать явилась. Зажал, облапал, даже не целовал — рот языком трахал. А она курсовик принесла. И теперь имеет возможность устроить в университете именно такой скандал, который мне накануне ученого совета вообще не нужен.

6. 6. Диктатор

Катя

Сама не знаю, как добралась до общаги. Это была какая-то глубокая, темная кома, огненная агония, отнявшая у меня несколько часов жизни. Я и осознаю-то себя уже не где-нибудь, а в темени под одеялом общажной комнаты.

Осознаю и тут же буквально судорогой сводит от захлестнувшего с головой воспоминания. Безмолвная, бестолковая оторопь, одолевшая при встрече с самым ненавистным человеком в моей жизни. Даже Вовчика не ненавижу так, как Ройха. Потому что Вовчик ни за что в жизни не заставит меня испытать в его адрес хоть что-то человеческое. Я презирала его в детстве, ненавидела за то, что мама смотрит ему в рот. Знала, что это неправильно, так относиться к брату, но… Ни один брат моих подруг не бил сестер тайком. Не воровал их кукол, чтобы выжечь им глаза окурками, не подкидывал сигарет, чтобы влетело еще и от мамы, не отнимал личных денег под любым благовидным предлогом.

Вовчик таковым был. И я этого никогда не забуду. Злопамятная сука, да, это я.

А вот Ройх…

Что он со мной сделал?

Что такого произошло, что со мной вдруг случилось… Это!

В какой момент из той, что с удовольствием врезала бы неуважаемому профессору куда удастся — по морде, по яйцам — все хорошо, все на пользу, — я вдруг превратилась в постанывающую, захлебывающуюся каким-то совершенно немыслимым жарким удовольствием потаскушку?

Господи, я даже курсач выронить умудрилась! Как? Это ведь было вообще единственное, зачем я к нему пришла.

От вопросов гудит в голове. Пока нет Оксанки — я даже бессильно вою и луплю кулаками подушку. Честно говоря, помогает это не очень. Да и что вообще может помочь? Что вдруг заставит меня забыть, как я цеплялась за Ройха, выгибалась ему навстречу и думала...

Господи, лучше даже не вспоминать, что я при этом думала. Это что-то безумное было. Не мое. Пьяное и неадекватное. Совершенно необоснованное.

Приходит Оксанка — я заставляю себя встать. Не хочу её пугать. Она не с нашего потока, что я прогуляла почти весь день — просто не знает. Но если заметит, что я дрыхну в дневное время — и коменду поднимет, и в скорую позвонит. Шило в жопе беспокойное ей спать не даст.

Правда — хер разберет, что я и кому пытаюсь доказать тем, что пытаюсь что-то из себя строить. Из рук все равно все валится. И Анькин курсач, который я пытаюсь делать — совершенно никак не желает двигаться с места. Даже просто перенабрать нужные формулы из лекций никак не получается…

Когда начинает звонить телефон — я даже трубку брать не хочу. Потом вспоминаю, что возможно это из клиники звонят — дергаюсь к телефону. Если маме стало хуже или лучше — хочу быстрее об этом узнать.

Увы.

Фамилия абонента оказывает на меня такое действие, что я от ужаса чуть не швыряю телефон под батарею, только в последний момент спохватываюсь.