Таким образом, нас связывала только дружба, штука более крепкая, чем прошлые долги и правила чести, иными словами то, что давало ему право приставать ко мне с подобными делами, где я даже Рэндома мог послать к черту, коль скоро я принял решение. Я понимал, что мне не следует раздражаться, так как все сказанное им было предложено честно. Вероятнее всего, что это было старое военное чувство, восходившее к нашим самым давнишним отношениям так же, как связанное с нынешним положение дел: я не люблю, чтобы обсуждали мои решения и приказы. Я решил, что, вероятно, меня даже больше раздражал тот факт, что он в последнее время высказал несколько проницательных догадок и несколько основанных на них довольно здравых предложений, до чего, как я чувствовал, мне следовало додуматься самому. Никому не нравится признаваться в обиде, основанной на чем-то подобном. И все же, только ли в этом дело? Простая проекция неудовлетворенности из-за немногочисленных примеров личной недостаточности? Старый армейский рефлекс насчет святости моих решений? Или меня беспокоило что-то более глубокое и как раз теперь всплывшее на поверхность?

– Корвин, – произнес Ганелон, – я тут поразмыслил…

Я вздохнул:

– Да?

– Насчет сына Рэндома. Учитывая, как на вас все заживает, я полагаю вполне возможным, что он мог выжить и все еще где-то бродит.

– Хотелось бы думать, что так оно и есть.

– Не слишком торопись с такими пожеланиями.

– Что ты имеешь в виду?

– Как я понял, он имел очень мало контакта с Эмбером и с остальной семьей, учитывая, что вырос он в Рембе.

– Да, я тоже так думаю.

– Фактически, кроме Бенедикта и Льювиллы в Рембе, единственный, с кем он имел контакт, был тот, кто ударил его ножом.

– Блейз, Бранд или Фиона. Мне пришло в голову, что у него, вероятно, сложилось искаженное представление о семье.

– Искаженное, – допустил я, – но может быть, вполне оправданное, если я понимаю, к чему ты клонишь.

– Думаю, что понимаешь. Кажется допустимым, что он не только боится семьи, но и имеет зуб на вашу компанию.

– Такое вполне возможно.

– Не думаешь ли ты, что он мог переметнуться к врагам?

Я покачал головой:

– Нет, если он знает, что они орудия тех, кто пытался убить его.

– Но так ли это? Интересно знать… Ты говоришь, что Бранд испугался и попытался отказаться от какой-то там ихней договоренности с шайкой черной дороги. Если они так сильны, то я хотел бы знать, не могли ли Фиона и Блейз стать их орудиями? Если это так, то я могу представить себе Мартина, выискивающего что-то, что дает ему власть над ними.

– Слишком детальное построение из догадок, – возразил я.

– Враги, кажется, слишком много знают о вас.

– Верно, но у нас имелась пара предателей, которые могли много рассказать им.

– Могли ли они дать им все, что по твоим словам знала Дара?

– Это хороший довод, – признал я, – но трудно сказать.

Кроме случая с Теки, немедленно пришедшего мне на ум. Однако, я решил держать это при себе, чтобы выяснить, к чему он клонит, а не удаляться по касательной. Поэтому я сказал:

– Мартин едва ли способен рассказать им многое об Эмбере.

Ганелон с минуту помолчал, а затем спросил:

– У тебя был случай проверить это дело, о котором я тебя спрашивал той ночью у твоей гробницы?

– Какое дело?

– Можно ли подслушивать с помощью Карт? – напомнил он. – Теперь, когда мы знаем, что у Мартина есть колода…

Наступила моя очередь замолчать, пока небольшое семейство минуток перешло мне слева дорогу и показывая мне язык.

– Нет, – наконец, произнес я. – У меня не было случая проверить это.

Мы проехали немалое расстояние, прежде чем он произнес: