Тем временем их мать, схватив Сэмюэла Орма за рукав дрожащими от волнения пальцами, сказала:

– Сэмюэл, я должна сдать ферму в аренду, так надо!

– Сдать ферму!.. Опомнись! Что на тебя нашло?

– Ох, Сэмюэл, – взмолилась она, чуть не плача, – я хочу уехать в Манчестер. Надо сдать ферму!

Сэмюэл в изумлении смотрел на нее, что-то прикидывая в уме, и после долгого молчания ответил:

– Коли ты все решила, нет проку тебя отговаривать, надо так надо. Только как тебе жить в Манчестере? Там ведь все иначе. Хотя это не моя забота… Картошку и ту придется покупать, виданное ли дело! Ты же отродясь картошку не покупала. Ну да ладно, не моя забота. Мне это даже на руку. Наша Дженни выходит за Тома Хиггинботама, так вот Том говорит, ему бы землицы немного для начала, свое хозяйство завести. Отец его, само собой, помрет рано или поздно, и Тому достанется отцова ферма Крофт. Но до той поры…

– Значит, ты сдашь ему мою ферму? – нетерпеливо спросила она.

– Ладно, ладно, Том-то согласится, это уж как пить дать. Но прямо сейчас я не ударю с тобой по рукам, так дела не делаются, погодим маленько.

– Нет! Некогда мне годить, давай сейчас же и порешим.

– Хм, ну что ж, поговорю с Уиллом. Вон он, бродит за окном. Выйду к нему, пожалуй, и потолкую.

Он вышел из дому к братьям и без долгих предисловий начал:

– Уилл, твоя мать хочет переехать в Манчестер, а ферму вашу просит сдать в аренду, вбила себе в голову! Ну так я готов взять ее для Тома Хиггинботама. Только я настроен торговаться всерьез, а с вашей матерью нынче спорить о цене – никакого интереса. Давай лучше схлестнемся с тобой, сынок, посмотрим, кто кого обведет вокруг пальца, глядишь, заодно и согреемся.

– Сдать ферму! – хором воскликнули братья, донельзя изумленные. – Переехать в Манчестер!

Едва Сэмюэл Орм уразумел, что ни Уилл, ни Том слыхом не слыхивали о ее затее, он отказался вести дальнейшие переговоры, пока они не обсудят все с матерью. Она, как видно, не в себе после смерти мужа. Сэмюэл обождет денек-другой и никому ничего не скажет, даже Тому Хиггинботаму, а то парень загорится раньше времени. Пусть братья сперва все выяснят у матери. На том он с ними и простился.

Уилл насупился, но ни слова не проронил, пока они не подошли к дому.

– Том, сходи в хлев, накорми коров, – распорядился он наконец. – Я сам поговорю с мамой.

Дома он застал мать в кресле перед очагом – она неотрывно смотрела на тлеющие угольки и не слышала, как он вошел: в последнее время она утратила способность мгновенно откликаться на все, что происходит вокруг.

– Мама! Что это за новости? Зачем нам в Манчестер?

– Ох, сынок! – виновато вздохнула она, повернувшись к нему всем телом. – Я должна поехать в город и попробовать разыскать нашу Лиззи. Не могу я больше сидеть на месте и гадать, что с нею сталось. Бывало, отец твой уснет, а я проберусь тихонько к окну и все смотрю, смотрю туда, где Манчестер, душу себе рву; кажется, сейчас бы выбежала из дому в чем есть и пошла пешком, напрямки через вереск и мох, пока не дошла бы до города, и там заглядывала бы в лицо каждой встречной – не Лиззи ли это… А то как ветер с юга пойдет гулять по ложбинам, мне все чудится (я знаю, что чудится, ты не думай), будто плачет она, горемычная, и зовет меня, и будто голос ее все ближе, ближе и вот уже прямо под дверью всхлипывает жалостно: «Мама!» Ну и спущусь, бывало, неслышно вниз, подниму щеколду и выгляну за дверь в черную ночь – вдруг и правда она? И так больно, так горько мне сделается, что кругом ни души, только ветер стонет… Ох, сынок, не уговаривай меня остаться, когда она там, в Манчестере этом, может быть, умирает с голоду, как тот несчастный сын из притчи! – Под конец она едва не сорвалась на крик и разрыдалась.