– Государь, – проворчал богатырь Паст Заверша, ольчинский пехотный глава, – но ведь селты ныне – что твои варвары, жгут почём зря деревни. Кмети ропщут, проклятьями сыплют. Дозволь хоть зерно брать в обоз, просо с пшеницей из закромов!

– Да кому тут зерно молотить? – усомнился Грегори О’Сторм, но по лицу было видно, что полковник солидарен с Завершей.

Паст Заверша упёрся, как умеет лишь пехота крестьянская:

– Тут люд хозяйственный, не то что в Сельте. Рогоносцы брезгуют землю пахать, а ольты кормятся с любого клочка. И репа зреет, и буряки – что ботва, что корни одно загляденье. И пшеничные поля в стогах, солома сохнет, а зерно схоронено. Опять же, я с беженцами слово молвил. Из Межгорья притопали рыбари, спасения от Мельт гневливых искать. Спомогли с урожаем за долю малую, детушек прокормить. А перья павлиньи жгут и крушат! Не по-людски, государь. Ведь твои здесь земли, не сельтские.

Император поморщился и кивнул: и впрямь пора напомнить героям, что Олета входит в состав Империи!

Вызванный в шатёр старый Варт склонил повинную голову:

– Не знаю, что с рыцарями творится. У самого аж руки зудят, хочется землю кровью залить. И тянет к Пустотным горам, до чесотки, до жилок красных в глазах. Утром просыпаюсь, гляжусь в ручей и отражения в нём пугаюсь. Наши мечи и клевцы будто сами на головы вражьи падают. Мы ведь недругов не добиваем! На этом стоит сельтское рыцарство. А теперь замарались по локти и остановиться не можем!

– У вас те же проблемы, полковник? – обратился Рад к Томасу Вас-Тьену.

– Никак нет, государь! – вытянулся граф, преданно сверкая глазами, само послушание и смирение. Но потом прищурился на Даго-и-Нора: – Прикажете – будем жечь-убивать. Подвинем сельтское воинство и скинем ольтов в юциньское море. Или продолжим скучать с обозами, собирать урожай на голодную зиму. Только грех это, уж простите, – не дозволить ратникам жить со звоном!

Барон де Грег, собравший под баннер остатки саррчан и торрцев после гибели Ратьена де Борга, тоже не одобрял действий Сельты:

– Все мы видели, что сделалось с Альтавиной. Урожай загублен, затоптан. Уничтожать запасы провизии – затея, недостойная рыцарей. Дозвольте нам пресекать поджоги и карать за самоуправство.

– Местное крестьянство падает в ноги и молит о заступничестве Императора! – поддержал барона Энтен Жалви. – Да простит меня государь, но несколько раз мы отгоняли одуревших лучников Сельты. Сиволапые доставали льняные тряпки, рисовали клюквенным соком корону и привязывали к длинным жердям, подавая знак, что они свои. Но селты едино готовили луки.

Император нахмурился.

– Нет-нет, государь, – поспешил внести ясность Жалви, – до драки не доходило, одного вмешательства моих конников хватало, чтоб образумить селтов. Они даже благодарили марёвцев, точно мы их от морока освобождали.

– Морок! – зашептал обессиленный Варт. – По-иному не скажешь, полковник. Нутро пламенем горит, а пальцы крючит, притягивает к рукояти. Сельте нельзя идти дальше, умом-то я понимаю, а отдать приказ не могу. Тянет к Пустотам проклятым, словно аркан вокруг шеи обвился.

Рад обеспокоенно огладил бороду. Сельтское рыцарство с давних времён славилось благородством! И хвалилось длинным списком традиций, вызывающих оторопь и удивление. А теперь бесподобные витязи – длинноволосые латники, с плюмажами из павлиньих перьев, со знаменитыми боевыми рожками – обращались в толпу убийц! На глазах Императора гибла эпоха честных поединков один на один, служения прекрасным дамам и протяжных баллад о любви и верности.