– Дня через три, может, раньше. Теперь всё от Роша зависит. А ты в казематах что потерял? – Лайна пошла рядом с бретёром, накручивая локон на палец.

– Дорогая, будешь скучать? – возликовал Лир-де-Стэг, но по холодным глазам было видно, что не купился на нежный тон. – Может, навестишь горемыку? Бутыль вина под подолом протащишь?

– Навещу, если ответишь, – жрица выкрутилась из-под наглой руки. – Тут всё равно нечего делать.

– Вот и мне скучно, – оскалился Лир, изображая улыбку. – Не ровен час, на войну отправят, зачем Фелкасту на глаза попадаться? Он в подземелья теперь не заходит, наверху работы хватает.

– Отвага и честь – твой девиз, Лир-де-Стэг? – жрица вернула улыбку, холодную, будто кинжал убийцы. – Лишь со стариками воюешь?

Бретёр выгнул красивую бровь, в глазах, светлых, как ранние сумерки, мелькнуло на миг удивление. Лайна досадливо сморщилась. Слишком мягок и липок бывал Лир-де-Стэг, прятал убийцу под маской шута. Опасно рядом с таким забываться!

В казематах эхо плодило стоны, шорохи, болезненный бред.

– Зачем дракон мучает пленников? – Лайна Фе прикрылась наивным вопросом от стального взгляда наёмника. Что взять с женщины кроме утех, не так ли, солдат удачи?

– Глупая ты, хоть и жрица, – бретёр чуть расслабился, отвернулся, будто жреческий нож отвёл от горла. – Силу набирает дракон. С каждой замученной жертвы прирастает чешуйка в его броне. Ну и я намерен разжиться Силой, крохами, что пропустит зверь. Война что? Никуда не денется. Успею навоеваться. Тут же источник сырой энергии, вскрытые Фелкастом кувшины, из которых вытекает хмельное вино.

– Мародёр? – насмешливо фыркнула Лайна. – Семиус, тебе не к лицу!

– Выходит, по нраву моё лицо? – притянул её Лир-де-Стэг.

Снова эхо усилило стоны, завывания из-за низких дверей, окованных мёртвой медью. Разные людишки томились в камерах, каждый в своём одиноком аду, были и нелюди, и жрецы, провинившиеся перед хозяином. Попасть в соседнюю камеру с ними было проще простого. Зачем же тебе казематы, Лир?

Семиус по-своему истолковал её взгляд, улыбнулся, поманил пальцем, будто ему дозволили по-хозяйски разговаривать с ведьмой.

В подземелье заплакали, тонко и жалобно, явно кусая губы и руки, чтоб приглушить рыдание. Лайна завертела головой в изумлении.

– Уходи отсюда, царевна, зачем терзаться до срока? Вот когда мага на дыбе растянут…

Договорить Лир-де-Стэг не успел. Лайна выкрутилась из объятий и побежала по коридору.

За крутым поворотом открылось странное: белокурая девушка склонила колени, прижалась лбом к медной двери. Колотит кулаками в стылый металл, будто надеется пробить руду.

– Милина? – с удивлением прошептала Лайна.

– А ты спрашиваешь, на кой сюда напросился, – не удержался Лир. – Да тут девушек больше, чем в верхних покоях! Просто розарий в навозной куче!

Милина услышала голоса, попыталась вскочить, но отказали ноги, их свело от долгого покаяния. Растрёпанные волосы, отбитые руки. Красные, будто у нечисти горной, измученные глаза. Желанный приз на турнирах, мечта любого гвардейца, Милина И-Дель Фабро в казематах замка была похожа на древнюю ведьму!

Лайна Фе оглянулась на Лира, задумчиво крутящего завязку плаща. Вновь кинула взгляд на Милину. И на медную дверь перед ней.

Они с Семиусом, пикируясь, сделали сто сорок четыре шага от входа, два поворота, сначала на Цинь, потом на Инь-Чиань. Дверь обычная, без примет, разве что царапины на руде, неужели Милина царапала медь? Взгляд на пальцы белокурой красавицы, на её ногти. Стёсаны! Жидкий перламутр, изобретение Братства, растрескался, сполз, пошёл заусенцами. Вот тебе и ледышка Милина!