Это был небольшой сверток. Вишена присел, кончиком меча развернул податливую волчью шкуру и невольно вздрогнул. Внутри лежал человек. Лицом вниз. Махонький, ростом всего с локоть, но не ребенок. Вишена поколебался, мечом же перевернул его на спину, мрачно оглядел.

Он сам. Это он сам – Вишена узнал свое лицо, пусть и очень маленькое, узнал одежду и даже меч, торчащий у человечка из груди. Меч выглядел точной копией его оружия, за исключением одного: на гарде вместо волшебных зеленых изумрудов рдели два крохотных рубина.

«Что это? Предупреждение? Дурной знак?» – подумал Вишена с тревогой. Ни о чем подобном он доселе не слыхивал.

А маленький мертвец вдруг вздрогнул, подернулся слизью и стал на глазах перерождаться во что-то иное – Вишена отпрянул и отдернул меч. Изумруды горели, словно вокруг слонялась сотня чертей в обнимку с сотней леших. Оживший комок ворочался, будто там внутри происходила неистовая борьба, и вскоре развалился, став семью лесными тварями – большой рыжей сколопендрой, жабой, гадюкой, козодоем и тремя летучими мышами. Вишена смотрел на все это широко распахнутыми глазами и боялся двинуться, только непроизвольно гладил левой рукой изумруды. Вдалеке, на болотах, крикнула выпь и козодой тотчас упорхнул в кусты; мыши, взмахнув крыльями, рассыпались и исчезли; жаба, переваливаясь, удирала в сторону болот; гадюка зашипела и скользнула прочь, и последней в траве мигом растворилась сколопендра. На влажной волчьей шкуре остался лежать лишь маленький отточенный меч.

К Андоге Вишена вышел около полудня. Болото он обогнул и обнаружил, что завели его далеко в сторону Лежи. Андога оставалась справа и Вишена быстро зашагал по найденной тропе. Дважды за время пути тропа пропадала, но он невозмутимо возвращался и вновь находил путь. Вздохнуть свободно он посмел лишь тогда, когда лес оборвался и впереди, за зеленеющим житним полем, стали видны тесовые крыши Андоги. Крепкий бревенчатый сруб окружал селение, защищая от набегов вражьих дружин и Вишена зашел с востока, где высились окованные медью ворота. Стучать не пришлось – стражники его заметили, в воротах приоткрылась узкая дверь. Хмурый бородатый воин мрачно осведомился:

– Чего надобно, мил-человек?

Вишена ответить не успел; где-то во дворе заскрипела отворяемая дверь и громовой бас растекся по всей Андоге:

– Кто там, Пристень?

Пристень, ратник у ворот, повернул голову и нехотя ответил:

– Путник пожаловал…

– Гей-гей, Роксалан, это же я – Вишена Пожарский! – перебил Пристеня Вишена, сразу узнавший густой и мощный голос Роксалана, товарища по Северному Походу. – Встречай!

– Хо! Вишена! Мы уж заждались.

Пристень посторонился, пропуская Роксалана и через миг Вишена оказался в объятиях не менее могучих, чем голос Боромирова побратима. Они расцеловались по обычаю трижды и Вишена наконец вошел в Андогу. Позади загремел засовами Пристень, запирая дверь.

– Долгонько же ты собирался, – басил Роксалан. Выглядел он немного озабоченным. Вишена глянул на него, чуя недобрые вести.

– Вчера бы явился, да нечисти в Черном уж больно много. Заплутал, завели едва не в Лежу.

Роксалан нахмурился. Когда Вишена рассказал о знаке и развернул сверток с мечом, он нахмурился еще больше – туча тучей.

– Да… У нас тут тоже… – он поднял глаза. – Омут помер.

Вишена вздрогнул. Омут, витязь-молчун, как-то раз в одиночку разогнавший дюжину печенегов, не раз прикрывавший Вишене и Роксалану спины в битвах, ставший родным. И его больше нет?

– Вчера, – сказал Роксалан, – влез на ярмарочный столб, да и свалился маковкой на полено. Тут же и помер.