– Нет, – произнёс Сол таким тоном, что я покрылась мурашками. – Я не скорблю. Твой день рождения – это твой день рождения, Руби. Один из лучших дней Колеса года. А теперь открой полотно. Это ведь она, да? Когда ты сказала о своём видении в Красном тумане, я сразу решил, что надо узнать наверняка.

Почти сразу после моего рождения отец спрятал все портреты королевы Неры. Причина была ясна как белый день – рассудок Оникса и так трещал по швам с самой юности, и в то время как появление моей матери в его жизни склеило эти трещины, её же смерть проломила в нём новые. Когда кубок креплёного вина развязывал Гвидиону язык, он нередко упоминал, что мне повезло уродиться ликом в Оникса, а не в Неру, ведь один её вид на полотнах и гобеленах причинял отцу такую боль, что приводил в неистовство. Смерть в родах казалась ему ничтожной, несправедливой для королевы, как, впрочем, и мне самой. Благодарная хотя бы за то, что ненависть к этой потере не породила у отца ненависть ко мне, я никогда не настаивала на том, чтобы увидеть маму.

Но это не значит, что я не хотела этого.

– Ну что? – спросил Солярис, когда я медленно развернула полотно. Он помогал мне, придерживая пальцами сворачивающиеся углы картины, пока я разглядывала изображённую женщину. Зелёные глаза, светлая-светлая кожа, вздёрнутый нос и волосы рыжие, как языки пламени. Даже здесь фибула с лунными ипостасями была при ней, выглядывая из-за затылка. – Это она?

– Королева Нера, – прошептала я, вспоминая видение и понимая, что мы только что решили одну загадку… и породили новую. – Да, я видела в Красном тумане свою мать.

Первое, что я сделала, открыв глаза наутро после Вознесения, – это выпила рябиновый чай, уже ждущий меня на прикроватной тумбе, потому что голова болела так, будто вот-вот треснет пополам. Приторная медовуха обернулась кислым послевкусием желчи на языке. Я с трудом заставила себя встать с постели и переодеться, ведь, вернувшись в покои лишь с рассветом, как и напутствовал Солярис, рухнула спать, даже не раздеваясь. Выбор нового наряда занял почти полчаса – я попросту не умела обходиться без Матти, которая сейчас, как моя представительница, верховодила кухонными мастерами и слугами, готовя Медовый зал к новой праздничной вехе. Решив, что под плащом из белого заячьего меха Дайре всё равно не разглядит, что на мне надето, я решила предпочесть красоте тепло, укутавшись в несколько слоёв плотной шерстяной ткани. Длинные рукава плаща хорошо прятали наручи Гектора с тонкими лезвиями, которые я надела чисто на всякий случай.

Снегопад за окном наконец-то утих, будто погода благословляла нашу с Дайре прогулку. Вышедшее из-за ватных облаков солнце даже поселило в замке искрящийся свет, отражаясь от зеркал и освещая тёмные закутки. Тем не менее никто не показывал из комнат носа: большинство гостей отсыпались или отмокали в купальне, а некоторые, судя по гвалту из приоткрытых дверей Медового зала, продолжали кутить. Я не осмелилась заглянуть внутрь, боясь снова стать заложницей назойливых расспросов: после того как я завершила шахматную партию с Солом и возвратилась на пир, меня трижды затягивали в танец и четырежды пытались вывести из себя. Уже к закату пир должен был возобновиться, и я была не уверена, что выдержу это во второй раз. Тем более что теперь мне точно было не до веселья: изображение матери всплывало перед глазами каждый раз, стоило мне повести головой и почувствовать вес лунной фибулы в волосах. Приближение встречи с Дайре почему-то лишь усиливало и без того свербящую в сердце тревогу.