– Драгоценная госпожа, вы так напугали нас! – заговорил Мидир первым. Судя по чистой одежде и в кои-то веки выбритому лицу, он успел хорошо отдохнуть после возвращения с границы Найси. – Когда поисковой хирд доложил, что нашёл на берегу Цветочного озера ваши вещи…

– Мы готовились к худшему, но надеялись, конечно, на лучшее, – подхватил Гвидион, ещё немного пошатывающийся после пира и слишком довольный для того, кто действительно волновался за мою жизнь.

– Новость, что с вами приключилась беда, здорово всех переполошила, – вставил Ллеу, заложив руки за спину, отчего колокольчики на его запястье издали мелодичный звон.

– Уверяю, я в полном порядке. Благодаря Солярису, – ответила я и, даже не видя лица отца за тисовой маской, почувствовала, как он нахмурился. Его руки, лежащие на гранитных подлокотниках трона, расслабились, когда я вошла, но от моих слов он вновь вцепился в них. – Вчера случилось нечто ужасное. Прошу, позвольте рассказать вам всё с самого начала…

И я рассказала. Никто не смел перебивать меня, даже если очень хотел: рты советников иногда приоткрывались от удивления, а сами они переглядывались и даже шептались, но совсем тихо. Отец же сидел неподвижно, внимая каждому моему слову, как и Солярис, по-прежнему безучастный. Он лишь слегка поморщился, когда я упомянула разрушенный неметон – как оказалось, его тоже обнаружили ночью и уже успели очистить от тел. Сол поморщился ещё раз, когда я, закончив пересказывать хронологию прошлого дня, наконец-то добралась до сути:

– Я не виню повстанцев, ведь любой человек, потерявший близких, впадёт в неистовство и отчаяние. Вся вина лежит исключительно на Дайре. Он пытался убить меня, истинный господин, и погубил всех хускарлов, которых я взяла с собой. Ему нет прощения. Нужно немедленно отправить лучших хирдманов в туат Дану и распорядиться, чтобы…

– Нам известно о Дайре, – вдруг произнёс отец, и я осеклась, тут же задавшись вопросом, откуда они могли узнать об этом. Письмо, которое подскочивший писарь тут же учтиво вложил в руку Оникса, послужило мне ответом. – Он сам сознался в содеянном, и за ним уже отправлен отряд моих верных людей. Дайре заочно осуждён, как и виновник Красной напасти. И с тем и с другим разберутся в кратчайшие сроки.

– Виновник Красной напасти?.. О ком ты говоришь, отец?

– Солярис! – Оникс поддел двумя пальцами свою тисовую маску и открыл моему взору лицо, изуродованное гноящимися язвами так же, как и его рассудок. – Ты обвиняешься в государственной измене. Именем Дейрдре, верховного рода девяти туатов и континента я приговариваю тебя к смерти.

Я не успела сказать ни слова и даже обернуться, когда на весь зал раздался сдавленный глухой стон. Именно с таким звуком Солярис принял в свою спину меч, а затем осел коленями на пол, схватившись за живот, из которого торчало блестящее остриё, пронзив его насквозь. По его штанам потекла кровь, капая на пол цвета слоновой кости, и вот тронный зал запечатлел ещё одну тёмную историю.

– Нет! – закричала я, не узнав собственный голос.

Если бы отец правда хотел казнить Соляриса здесь и сейчас, то велел бы хускарлу метить в сердце, а не в живот. Эта же рана была не смертельна для дракона – она предназначалась для того, чтобы застать Соляриса врасплох и обездвижить до того момента, пока на нём не застегнут ошейник из чёрного серебра. Тот щёлкнул под волосами Сола, заключая в плен, из которого я вызволяла его всё детство.

Остальные хускарлы выстроились вокруг Сола кольцом, не позволяя мне приблизиться, и я заметалась по тронному залу, впервые в жизни бранясь вслух. Вряд ли Солярис был удивлён или рассержен поступком Оникса так же, как я. «Ты обиделась? Эй! Я называю тебя рыбьей костью вовсе не всерьёз. На самом деле кость – это я, и я стою у твоего отца поперёк горла. Однажды он меня или выплюнет, или проглотит», – часто говорил Сол. Ненависть Оникса к нему зрела долгие годы. Для него Дикий вовсе не был метафорой, абстрактным воплощением человеческих бед и пороков – для Оникса им был Солярис. Единственное, что не позволяло одному убить другого, – это я, стоящая между ними всё это время.