Оля осторожно прикоснулась к моим губам. Так осторожно, что я подумала «Этого не может быть». Но она опять прикоснулась к губам. Ощутила ее мятное дыхание, оно было прохладным и тонким, как будто боялась меня сдуть. А потом она поцеловала. Я не знала, как целоваться. В кино совсем не то. Губы не слушались меня, я безмолвно то открывала их, то сжимала.

– Прекрати чавкать, – чуть сердито сказала Ольга.

Ее слова буквально огрели меня. Я вздрогнула и, заморгав глазами, уставилась на нее. Похоже, что у меня вид был еще тот, и Ольга звонко засмеялась. Села, первоначально не знала, то ли обидеться, то ли тоже засмеяться. Вдруг на меня капнула капелька, потом еще и еще, начался мелкий дождик.

– Я хочу пи-пи, – сказала она и встала, – ты не хочешь? – Спросила она меня и стала расстегивать джинсы.

– Что?

– Ты пи-пи не хочешь? – Но видя, что я не совсем ее поняла, повторила, – писать не хочешь?

– Вроде нет, – сухо ответила ей.

– Как знаешь, – так же сухо ответила она и, расстегнув джинсы, быстро стянула их до колен.

Я даже не успела удивиться, как Ольга подцепила пальчиками трусики. Они были голубые в горошек, как у меня в детстве. И так же спустив к коленкам, присела.

– Ну не стесняйся, все равно дождик начался.

Ее непринужденная выходка меня развеселила. Мне тоже захотелось похулиганить. А кто видит? Эта сторона крыши выходила на пустырь, а начавшийся дождик распугал редких прохожих. Так же, как и Ольга, сняв джинсы, я присела рядом. Две струйки зажурчали и потекли по крыше, мы смотрели друг на друга и смеялись.

Я еле улавливала ее шепот. На улице шумели машины, порой стекла вздрагивали от колес автобусов, что проносились у самых окон. Под порывом сквозняка форточка постоянно то открывалась, то закрывалась. Блики, что бросало стекло, прямо попадали мне в глаза, я сильнее зажмурилась. То все вспыхивало, то мгновенно погружалось во тьму. А я слушала ее. Не знаю, что она шептала, но ее слова, еле уловимый ветерок у мочки уха, жар дыхания и почти незаметное прикосновение ее губ. А потом…

Мы были в ее подъезде, на самом верху. За стеной гудел мотор от лифта, он то включался и начинал гудеть, то так же моментально останавливался, и наступала неловкая тишина. Ольга шептала, а я слушала неразборчивые слова. Губы шептали, а пальчики скользили по моей шее. Она шептала мне в ушко, я вздрагивала, а пальчики скользили по животику. Она мурлыкала. Говорила, что делает, а я слушала ее и позволяла ей это делать. Оля шептала слова и прикасалась к моей хрупкой груди. Чувствовала, как ладонь скользила по соскам, как в груди все щемило, как тело сгибалось, будто раненое, а она продолжала шептать и ласкать меня. Я, как маленький щенок, поскуливала, помахивая своим воображаемым хвостиком, прижималась к ней.

Ольга умела шептать, умела мурлыкать неизвестные мне слова, а я умела их слушать и подставлять свое тело ее рукам.

Я поняла, зачем взрослые целуются, зачем обнимают друг друга… Многое поняла… Я слушала ее шепот и ощущала ее руки.

Добро невозможно раздать – оно все время возвращается.

Зачем я решила написать об этом и рассказать вам? Зачем вообще люди говорят или пишут, рисуют или дружат? Зачем?.. Множество ответов. Но наверняка у каждого он будет свой. Кто-то скажет, для того, чтобы поделиться впечатлением, переживанием, поделиться своей идеей, увековечить свои мысли. Неважно, кто и что скажет. Важно, как вы это поймете. Ведь в разное время одни и те же слова будут иметь разное значение. В юности слово «любовь» вызывает у вас чувство надежды, восторга. А в старости это же слово пробуждает в вас чувство грусти. Но эта грусть очень приятная. Это слово журчит как ручей. Хочется прикрыть глаза и признаться себе «я тоже любил». Ах! Скажете вы. Глупости! И пойдете по своим делам.