Надо быть осторожной и не выдать себя. Молчать, слушать, учиться. Взять хотя бы язык. Очень странно, ведь девушка явно говорила не по-русски, но Роза поняла её слова. Возможно, память тела… В нём больше нет прежней души, но осталось знание. А душа Розы вдохнула в него жизнь. Осталось лишь прислушаться к порывам тела, принять их и применять сознательно.

От беспрерывного шевеления пальцы начали просыпаться, и вскоре Роза смогла приподнять кисть и даже покрутить запястьем. Воодушевлённая успехом, она принялась за пальцы ног. И тут из коридора донесся громкий шорох юбок, стук подошв по камню, взволнованные охи. В комнату вбежал мужчина в платье священника и бросился к кровати:

— Розита! Моя девочка! Ты жива! Манни, какое счастье!

Манни, та самая девочка-подросток с лохматой головой, кивала, хмуря брови, у дверей. Священник оказался не слишком старым, на вид лет сорок-сорок пять. Седые космы его болтались сосульками, а руки были не очень чистыми, с чёрными каёмками под ногтями. Розу от этого прямо передёрнуло — с училища терпеть не могла немытые руки… Но святой брат схватил её пальцы, прижался к ним губами, чуть не плача:

— Розита! Какое счастье! Мы все спасены!

Интересная история! От чего они все спасены? Так, два факта уже известны: её тело зовут Розитой, и она сестра вот этой девушки. Святой брат вроде как привязан к Розите. Хорошо. Осталось только узнать, в какое место Роза приземлилась. И чем грозила её смерть этим людям.

— Розита, может быть, тебе хочется пить? Может быть, принести немного еды?

— Да!

Она и сама не поняла, как вырвался этот звук из горла. Но он таки вырвался, и Роза подивилась — каким он был хриплым и сильным, новый голос.

— Розита хочет есть! — восторженно возопил святой брат, воздев руки, отчего рукава его балахона соскользнули к плечам, открыв небритые седые подмышки. Роза вздохнула. С гигиеной тут явно проблемы… А менять всё придётся именно ей, Розе, потому что святой брат ляпнул о её важности.

— У нас нечего есть, — мрачно ответила Манни.

— Розите нужен куриный бульон! — мягко возразил святой брат. — Поди на кухню, вели поварихе приготовить, а пока собери сыру и хлеба.

— В замке осталось всего две курицы, — чуть не плача, возразила девушка, с неприязнью глядя на священника. — Если мы зарежем одну для бульона, не будет яиц!

Роза насторожилась. Что значит — всего две курицы? А сколько было? И почему не осталось?

— Розита важнее кур! — твёрдо заявил святой брат и даже брови сдвинул сердито.

Кашлянув, Роза подняла руку:

— Простите, а что тут происходит? Куда пропали куры?

На неё уставились две пары очумелых глаз: тёмные и живые Манни, блеклые голубые — святого брата. Затем в них появилась тревога. Священник поднялся с пола и осторожно спросил:

— Розита, девочка моя… Скажи мне, ты себя плохо чувствуешь?

Ляпнула… Надо было как-то тоньше, исподволь. Куры эти… Роза смущённо улыбнулась, лихорадочно придумывая легенду:

— Мне лучше, но отчего-то не помню про кур.

— Съели мы их, — Манни из тревожно-мрачной превратилась в совсем угрюмую девочку, отошла от кровати и снова уселась в кресло. Но вышивку не взяла, просто села, глядя в узкое окно.

— А какой сейчас год, Розита? — поинтересовался святой брат вкрадчиво.

От рождества Христова? Розе захотелось пошутить, но она прикусила язык. Больная — это ничего, но всяко лучше, чем сумасшедшая. Нельзя допустить, чтобы её закрыли в палате с мягкими стенами…

— Я не помню, святой брат, — смиренно ответила она. — Моя память играет со мной злые шутки.

— Эло милосердный… — прошептал священник, трогая пальцами, сложенными в щепотку, плечи и щёки. Крестится, что ли, он так? Надо запомнить. И Эло — это их местное божество?