Гэбриэл мрачно кивнул, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Ник искоса глянул на дракона – ещё и принц, оказывается. Очень интересно, что такого сказал ему Льюис, но Прохвост на то и Прохвост, чтобы хранить секреты и выдавать их только в нужный момент и кому положено. А кстати…

– А что, сэр, дирижабль у вас тоже имеется? Или мы полетим, – Ник хмыкнул, припомнив вторую профессию вербовщика «Щита», – в гробах?

Даррел ухмыльнулся, одним глотком допил пиво и тоже откинулся на спинку.

– Почти угадал, мальчик мой. Почти угадал.

– А говорили, что всё это сказки, мол не было такого, – в низком, чуть вибрирующем голосе, звучала ядовитая радость.

Светло-зелёный кристалл левитировал над столешницей, слегка бликуя в свете ламп. Этот и ещё несколько – их достижение, результат кропотливого труда. Такая маленькая штучка, а сколько мощи.

– Скудоумие других нам на руку, – поддержал его собеседник.

***

Амели не любила заходить в порты ночью: профсоюз грузчиков несколько лет назад объявил о нормировании рабочего дня и повышенном травматизме, и в тёмное время никто не работал. Томительные минуты до прихода рабочих, казалось, тормозили стрелки часов, настолько были тягучими. Но её людям нужно было сходить на берег, выпускать пар, сорить монетами, травить байки в кабаках – ночные стоянки просто необходимы.

Команда «Северного ветра» растворялась в чёрных извилистых артериях улиц, в кабаках и барах, в объятиях красоток. На борту обычно оставались несколько человек охраны на вахте, капитан и повариха. А по палубе незримо прогуливались тревога об руку с ночным кошмаром – страшная парочка, преследовавшая её многие годы. И чем меньше вокруг людей, тем вольготней они себя чувствовали.

Амели ненавидела ночные стоянки на почти пустом дирижабле. В такие ночи она запиралась в своей каюте и считала овец, лишь бы не думать о прошлом, не вспоминать и не дать кошмару и тревоге запустить в неё свои цепкие когти. Случалось, она проигрывала, и тогда приходили сны-воспоминания, где она совсем юная бежала из родного дома, влекомая рыцарем в чёрных доспехах, а им вслед нёсся хохот. Она оборачивалась на бегу и видела огромное лицо с чёрной повязкой на одном глазу, оно летело вслед само по себе, без тела, будто привидение.

– Не оглядывайся! – кричал рыцарь.

Это не могло быть правдой, возможно, всему виной спиртное, которым её напоил дед, чтобы она не сопротивлялась уготованному, не билась птичкой в клетке. Дед и Одноглазый задумали сделать с ней что-то плохое, что именно она поняла позже, когда подросла. Они не успели – помощь пришла неожиданно. Пусть она не помнила спасителя, выкравшего её из родного дома через окно, и никогда не видела его лицо во снах, но она помнила большую тёплую мозолистую ладонь рыцаря в чёрном. Это ощущение тогда не давало ей провалиться в забытье, теплота и сила влекла её прочь от опасности, а потом… Потом алкоголь всё же поборол детский организм и следующим воспоминанием было укрытие, где её окружали незнакомые люди. И все они были к ней добрее, чем собственная семья.

С тех пор Амели предпочитала помнить всё-всё.

К тому моменту, как крикливый красный ара по имени Жаркое проорал утреннюю побудку, Амели уже давно поборола сон и просто лежала, уставившись вверх. Каждая трещинка на потолке крохотной аскетичной каюты удостоилась внимания, Амели любила их разглядывать в моменты тревоги, мысленно превращая линии в карту. Она прокладывала маршруты в узоре трещин, стараясь не повторяться. Немного странное времяпрепровождение, но уж какое есть. Попугай сегодня решил надрываться дольше обычного и вместо стандартной фразы «пора драить жопы, летучие обезьяны», означающей «доброе утро», продолжил любимой корабельной песней-молитвой.