– Да я не про завтра же-е. Я завтра хоть ползком, но приползу. Я просто тебе поплакаться. Хнык-хнык.

– Ага. Ясно. Ну… я тебе сочувствую. Всё, извини, я гуляю, Вега тянет!

– Ладно-ладно. Целоваю!

Ника не успела убрать телефон в карман и перехватить поводок поудобнее, как телефон снова запел.

– Да что ж такое! – психанула она. – Ну, что еще надо?

– Добрый вечер, Вероника Игоревна. Как дела?

– Кто это? – голос охрип.

– Да вы поняли, кто это.

Ника посмотрела на дисплей. Номер неизвестен.

– Ну, как? Все дела успели сделать?

– У… успела. Да, всё в порядке.

– Ну и отлично!

– Но у меня завтра юбилей!

– Поезжайте на свой юбилей. Хорошо вам отпраздновать. До завтра!

В трубке стало тихо. Ника посмотрела на Вегу. Она больше не тянула. Ника снова включила фонарик. Собака стояла посреди дороги, наклонив голову и внимательно глядя на хозяйку. Сердце защемило.

Утром Ника встала опухшая и с красными глазами. Уже почти вампирскими. Всю ночь она обнимала свою собаку и ревела. Ничего из своей не особо счастливой жизни ей было не жаль. Но было почему-то обжигающе больно расставаться с Вегой. Она брала её щенком. Маленьким пупсом, который умещался за пазухой. Растила, лечила от болезни, подхваченной в детстве. Баловала. А теперь нужно расставаться. Но, может быть пусть лучше так. Чем собака дожила бы до старости и умерла у Ники на руках.

Веге было неудобно и мокро от хозяйки, но она терпела. Хозяйка была без глупостей, и если ныла – значит была на то причина. Вега слизывала слёзы с Никиного лица, погружая её ещё глубже в чувство вины. А утром Вероника решила, что страдать ей осталось совсем чуть-чуть, а после она станет бездушным монстром, и перестанет чувствовать стыд, вину и боль.

К двенадцати приехала Женя, помочь Веронике привести себя в порядок. Договорились они заранее, чуть ли не за полгода, потому, что Женя была очень востребованным визажистом. Женя припарковалась за воротами с лихим взвизгом колёс, забежала в дом и чуть не уронила чемоданчик, увидев Нику.

– Мать честна! Что с тобой? Ты что, вчера отмечала уже?

– Нет. – не соврала Ника. – Просто ночью плакала в подушку по поводу стремительно приближающейся старости.

Женя бесцеремонно схватила её за подбородок и покрутила голову Вероники вправо-влево.

– Ну, садись… надеюсь, я успею. Сейчас наложим тебе чудо-маску, отёчность должна уйти. А красноту замажем. Так, сиди тихо! На глаза положим вот такой компрессик. Теперь не шевелись полчаса. После всё смою и накрашу.

Ника откинулась в кресле.

– Кофе сама себе налей. Напала на меня, я даже ничего тебе предложить не успела. – стараясь не артикулировать особо, сказала Ника.

– Да а я о чём? Ты в таком виде, что я тоже побоялась не успеть ничего. У тебя же начало в три?

– Да.

Женя загремела в кухне. Вернулась через пару минут и принесла с собой запах кофе. Присела на кресло рядом.

– Фу-ух. Хоть передохнуть чутка. А вообще у тебя совести нет! Плакала она по поводу старости. Мне тридцать лет, я уже вся обколотая, а тебе полтос – и ни в одной складочке. А кожа выглядит лет на тридцать пять. Разве это справедливо?

– Ну, ты же сама выбрала колоться.

– Я должна быть в теме! Я визажист.

– Тогда не жалуйся.

Нике было хорошо. Так бы и сидела в масочке и с компрессом на глазах. Нет, придется ехать, принимать поздравления, пить, есть, и думать, думать, думать. О том, что вот-вот всё закончится. А главное, как оно закончится-то? Этого Ника тоже не знала.

Женя поколдовала над её лицом и волосами. Обычно Вероника не любила всего этого, в обычной жизни она даже косметикой не пользовалась, и в парикмахерскую ходила, когда уже припрёт – типичный творческий человек. Голову не забыла помыть, и хорошо. Но сегодня ей всё было в кайф. Потому, что в последний раз…