– В Акре тотчас разойдёмся, – продолжал бурчать госпитальер, – даже не надейся на продолжение знакомства, крестоносец!

– С чего ты взял, сэр Гуго, что мне это интересно? – внезапно оборвал Штрауба Кай. – Не стану скрывать – я восхищаюсь леди Евой, её красотой и умом, но не питаю никаких надежд на взаимность. Я должен продолжать путь, и потому не имею права навязывать твоей сестре своё общество. Но если… когда… я вернусь…

– Господь свидетель, ты не найдёшь ни меня, ни её! – громыхнул госпитальер. – Безродный выскочка и англичанин! Хуже только сарацин!..

– Я гляжу, ты сегодня в плохом настроении, сэр Гуго, – снова прервал спутника Кай, – но право же, ты ошибаешься.

– В чём? – даже удивился такой наглости Штрауб.

– Я не безродный и не нищий. Глаза обманывают тебя, сэр Гуго.

– Набиваешь себе цену, лекарь?!

Обрывок последней фразы долетел даже до Евы: девушка придержала поводья, обернулась в седле, встревоженно вглядываясь в лица отставших провожатых. Сабир ехал рядом с ней шаг в шаг, а потому остановился тоже, но совершенно с другим выражением расплывшегося в улыбке лица.

– Гуго! – воззвала к брату Ева. – Перестань! То, что ты говоришь, недостойно уст любого человека, а уж тем более не пристало франкскому барону! Сэр Кай, простите моего брата, – обратилась уже к молодому крестоносцу она. – Я приношу свои глубочайшие извинения за Гуго. Он порой забывает всякие приличия…

– Я не обижен, – с улыбкой покачал головой Кай. – Предпочитаю искренность, а не лицемерие. В последнем вашего брата уж точно никто не упрекнёт.

Ева улыбнулась в ответ, и юный лорд Ллойд невольно залюбовался её точёным профилем, волнистыми белыми волосами, заплетёнными в толстую косу, тонкой фигурой, облачённой в обыкновенный монашеский балахон, перепоясанный красным поясом. Чёрный плащ с белым крестом оттягивал хрупкие плечи, капюшон был накинут на голову: Ева поступала разумно, пряча свою красоту от посторонних глаз. Дорога на Акру пустынной не оказалась: время от времени им попадались гружёные повозки, скрипящие телеги, вздымавшие в воздух клубы мелкой пыли, одинокие всадники и хорошо вооружённые отряды, ради которых им приходилось отъезжать на обочину: те не церемонились, подгоняя зазевавшихся путников резкими окриками.

– С вашего позволения, сэр Кай, я поеду с вами, – решительно заявила франкская баронесса, направляя коня вслед за крестоносцем. – Гуго, ты же не против? Мне нужно обсудить с господином лекарем нечто, касающееся моего здоровья.

В такой просьбе отказать сестре Штрауб не смог. Пробурчав нечто невразумительное, Гуго поправил съезжавший походный мешок и придержал коня, пропуская Кая с Евой вперёд. Сабир спрятал усмешку: рыжий рыцарь нервничал тем больше, чем дальше они удалялись от Тира, хотя видимых причин тому не наблюдалось. Ехали медленно: гружёные мешками да сумками лошади двигались нехотя, с трудом. Гуго решительно отказался от идеи нанять повозку для вещей, велев Еве собрать только необходимое – и всё равно несчастных животных нагрузили сверх всякой меры. Доспехи и оружие, с которыми госпитальер не пожелал расстаться, в совокупности с внушительным весом самого Штрауба, едва не пригибали его коня к земле; и потому гружёные объёмными, но более лёгкими сумками лошади Кая и Евы унесли своих легковесных всадников быстрее и дальше, чем того хотел рыжий рыцарь. Впрочем, именно этого добивалась леди Штрауб: так Гуго не мог их слышать.

– Брат злится, – мельком обернувшись, тотчас подметила Ева, – думает, я оказываю вам чрезмерное внимание.