– Я думаю, за разговор со следователем.

– Может быть… Не мог же я позволить, чтобы всякая сволочь мне в лицо револьвером тыкала.

– А что, И.А., – спрашивает Юра, – вы в самом деле дали бы ему в морду?

И.А. ощетинивается на Юру:

– А что мне, по-вашему, оставалось бы делать?

Несмотря на годы неистового пьянства, И.А. остался жилистым, как старая рабочая лошадь, и в морду мог бы дать. Я уверен, что дал бы. А пьянствуют на Руси поистине неистово, особенно в Питере, где, кроме водки, почти ничего нельзя купить и где население пьет без просыпу. Так, положим, делается во всем мире: чем глубже нищета и безысходность, тем страшнее пьянство.

– Чорт с ним, – еще раз резюмирует нашу беседу И.А., – в Сибирь так в Сибирь. Хуже не будет. Думаю, что везде приблизительно одинаково паршиво…

– Во всяком случае, – сказал Борис, – хоть пьянствовать перестанете.

– Ну это уж извините. Что здесь больше делать порядочному человеку? Воровать? Лизать сталинские пятки? Выслуживаться перед всякой сволочью? Нет, уж я лучше просто буду честно пьянствовать. Лет на пять меня хватит, а там – крышка. Все равно, вы ведь должны понимать, Б.Л., жизни нет… Будь мне тридцать лет, ну туда-сюда. А мне – пятьдесят. Что ж, семьей обзаводиться? Плодить мясо для сталинских экспериментов? Ведь только приедешь домой, сядешь за бутылку, так по крайней мере всего этого кабака не видишь и не вспоминаешь… Бежать с вами? Что я там буду делать?.. Нет, Б.Л., самый простой выход – это просто пить.

В числе остальных видов внутренней эмиграции есть и такой, пожалуй, наиболее популярный: уход в пьянство. Хлеба нет, но водка есть везде. В нашей, например, Салтыковке, где жителей тысяч 10, хлеб можно купить только в одной лавчонке, а водка продается в шестнадцати, в том числе и в киосках того типа, в которых при «проклятом царском режиме» торговали газированной водой. Водка дешева, бутылка водки стоит столько же, сколько стоит два кило хлеба, да и в очереди стоять не нужно. Пьют везде. Пьет молодняк, пьют девушки, не пьет только мужик, у которого денег уж совсем нет.

Конечно, никакой статистики алкоголизма в Советской России не существует. По моим наблюдениям, больше всего пьют в Петрограде и больше всего пьет средняя интеллигенция и рабочий молодняк. Уходят в пьянство от принудительной общественности, от казенного энтузиазма, от каторжной работы, от бесперспективности, от всяческого гнета, от великой тоски по человеческой жизни и от реальностей жизни советской.

Не все. Конечно, не все. Но по какому-то таинственному и уже традиционному русскому заскоку в пьяную эмиграцию уходит очень ценная часть людей… Те, кто, как Есенин, не смог «задрав штаны, бежать за комсомолом»^>73. Впрочем, комсомол указывает путь и здесь.

Через несколько дней пришли забрать И.А. на этап.

– Никуда я не пойду, – заявил И.А., – у меня сегодня свидание.

– Какие тут свидания, – заорал дежурный, – сказано – на этап. Собирайте вещи.

– Собирайте сами. А мне вещи должны передать на свидании. Не могу я в таких ботинках зимой в Сибирь ехать.

– Ничего не знаю. Говорю, собирайте вещи, а то вас силой выведут.

– Идите вы к чортовой матери, – вразумительно сказал И.А.

Дежурный исчез и через некоторое время явился с другим каким-то чином повыше.

– Вы что позволяете себе нарушать тюремные правила? – стал орать чин.

– А вы не орите, – сказал И.А. и жестом опытного фигуриста поднес к лицу чина свою ногу в старом продранном полуботинке. – Ну? Видите? Куда я к чорту без подошв в Сибирь поеду?..

– Плевать мне на ваши подошвы. Приказываю вам немедленно собирать вещи и идти.