Берия спас Россию. Либералы ненавидят его именно за это.

А Сахаров призывает слиться с этой Америкой в экстазе… Как могут слиться два врага? Только если один другого сожрет. Запад всегда стремился сожрать Россию, ответных попыток не было никогда. Кому из них нужно «слияние»?

Через несколько лет Сахаров уже писал прямо: «Западный мир несет огромную ответственность в противостоянии тоталитарному миру социалистических стран» (1976). «Единство требует лидера, таким по праву является самая мощная в экономическом, технологическом и военном отношении из стран Запада – США» (1975)[53]. Вот кто лидер Сахарова.

Все. В середине 1970-х физик окончательно перебежал к нашим врагам, стал власовцем. И трудился на них без устали: с 1972 по 1979 год подготовил 1200 передач для иностранного радио[54].

Кто его подтолкнул?

В 1970-м он познакомился со своей будущей женой Еленой Боннэр, ярой диссиденткой и приемной дочкой главы ЦК Армении (в 1937-м «репрессирован»). Заметьте: многие «правозащитники» родились в семьях врагов народа (без кавычек). Их отцы захватили страну, грабили, массово убивали людей в начале 1920-х, а потом Сталин это пресек. За это диссиденты его и ненавидят: ведь они могли по наследству получить власть над страной!

Сахаров психологически зависел от жены. Это она вынудила его бросить физику (подорвав оборону Родины) и с головой уйти в диссидентство. Двойная удача для врага.

Секретарь ЦК М. Зимянин считал, что «от Боннэр никакой порядочности ожидать нельзя. Это – зверюга в юбке, ставленница империализма»[55]. Вряд ли преувеличивал…

Боннэр трудилась сама или по заданию? Не знаю.

Но знаю, что после крушения социализма она (как и большинство диссидентов) продолжала вредить России.

Модным диссидентом был и Александр Солженицын.

Он оскорблялся, когда его так именовали. Но вспоминается фразочка Дали: «от сюрреалистов я отличаюсь тем, что сюрреалист – это я». Вермонтский помещик отчасти прав: он не диссидент, а диссидентище.

В 1973 году в там– и самиздатах гуляло его «Письмо вождям Советского Союза»[56]. О чем оно?

Сначала автор опасается войны с Китаем. Не зря: за пять лет до того мы уже воевали из-за острова Даманский. Впрочем, погибло всего 58 наших бойцов (потери китайцев секретны; около тысячи). Вражду начал Хрущев – тем, что обгадил Сталина и сошел с его пути; раньше с азиатским гигантом мы дружили. Мао понял, что Хрущев предал социализм. Две идеологии – советская и китайская – вступили в конфликт.

И вот предложение Солженицына нашим властям:

«Отдайте им эту идеологию! Пусть китайские вожди погордятся этим короткое время. И за то взвалят на себя весь мешок неисполнимых международных обязательств, и кряхтят, и тащат, и воспитывают человечество и оплачивают все несуразные экономики, по миллиону в день одной Кубе, и содержат террористов и партизан южных континентов.

Отпадет главная лютая рознь между нами и ими, отпадет множество пунктов нынешнего состязания и столкновения во всем мире, – и военный конфликт отодвинется намного, а может быть – и не состоится вовсе никогда».

Вроде разумно. Но как он себе это представляет? Каким образом Политбюро может отказаться от советской идеологии?! Брежнев брякнет:

– Все, ребята, с завтрашнего дня у нас капитализм.

Так, что ли?!

Да, марксистскую дребедень следовало отбросить, и Солженицын это понимал: «Сейчас в стране ничто конструктивно не держится на ней, это ложная фанерная театральная колонна». Но совсем без идеологии нельзя, это основа! Марксизм «стал восприниматься советскими людьми как что-то вроде религиозного оправдания советского строя»