Таким образом, независимость досталась центральноазиатским республикам без активных усилий с их стороны. За исключением Таджикистана, здесь не сформировалась новая, конкурентная старой, элита «борцов за независимость», как нигде в бывшем СССР, оказалась значительной преемственность власти и управления. Однако само по себе такое, в общем-то исторически случайное, обстоятельство не сыграло бы существенной роли в плавном перерождении контролируемой Москвой авторитарной власти первых секретарей в никем не контролируемую авторитарную власть первых президентов, если бы не попало в резонанс с древней обрамляющей установкой на стабильность. Равным образом, низкий уровень активности всего населения в рамках современных политических структур не является лишь следствием естественной деполитизации людей, разочаровавшихся в обещаниях национального начальства и измотанных тяжелой борьбой за физическое выживание [10, с. 19].

Не меньшее значение следует отвести таким характерным чертам политической жизни, как повышенная значимость институтов социальных гарантий и клиентельских отношений в регуляции политического поведения и преобладание вертикальной этнополитической мобилизации над горизонтально распространяющимися связями межэтнической социальной солидарности. То и другое держится на двойной вековой памяти. И о том, что главной нормой, открывающей доступ, является базовый элемент традиционной политической культуры региона – послушание власти.

Вместе с тем нельзя утверждать, что нынешнее политическое развитие региона и впредь будет определяться его географией и историей. Начнем с того, что пространство не только угнетает, но и побуждает к поиску выхода. Чтобы выжить, государства Центральной Азии должны быть открыты внешнему миру. Эта истина хорошо усвоена их руководителями. Открытость государств региона жестко обусловлена их зависимостью от экспорта сырья и импорта капиталов и технологий. Но чем больше она будет, тем менее вероятна консервация авторитаризма на долгие годы.

Промежуточные результаты текущего политического творчества народов региона могут в дальнейшем трансформировать одни его элементы, нейтрализовать или погрузить в долговременное историческое небытие другие. Иначе говоря, «предпослан-ность» авторитарной модели не гарантирует ей эффективность, необратимость и долговечность. Она может быть оставлена. Но для того чтобы это случилось, необходимы постепенный отход населения от привычки к государственной опеке, нарастающее давление общества на власть и в конце концов – прямая оппозиция ей в тех случаях, когда та вступает в конфликт с крупными социальными интересами [4, с. 82].

Пока в Центральной Азии это ключевое условие разрыва с авторитарной моделью выражено недостаточно. Даже «европейское» население, воспитанное в духе советского государственного патернализма, демонстрирует крайне низкий уровень политической активности. Его постоянный отток тем более усиливает черты местных обществ, благоприятствующие трансформации «мягкого» авторитаризма в жесткую власть ради власти.

Вместе всё это ставит под сомнение легитимность авторитарной власти. Опыт авторитарных режимов развивающихся стран Востока показывает, что переход от жесткого авторитаризма к мягкому, от деспотии к направляемой демократии, от мягкого авторитаризма и направляемой демократии к режимам, способным, при всех их несовершенствах и родимых пятнах, двигаться по пути подлинной демократизации, но при этом может осуществляться по-разному и совершенно непредсказуемо.