В отличие от США, в Европе смертная казнь запрещена, а в России на нее наложен мораторий. Есть призывы к ее возобновлению, но в данном случае это не поможет, поскольку шахиды и есть смертники, а призывы к тотальному уничтожению иноверцев – это уже настоящий геноцид. Однако вопросы остаются: если всех террористов уничтожать, то как изучать глубинные мотивы их поведения? Как готовить общество к этой новой реальности? Телевидение полно фильмами об уголовных преступлениях, есть каналы, которые ежедневно нам твердят, что мир обязательно постигнет вселенская катастрофа (потепление, похолодание, удар метеорита и т.д.). Телеэкран полон гадалок и предсказателей, а вот об этой, уже реально существующей опасности только ‘breaking news’ (срочные новости) и скупые строки об уничтожении очередной террористической группы. Социальные сети или тиражируют ужасы, или являются средством сбросить накопившееся раздражение. Телевизор и социальные сети должны не столько устрашать, но прежде всего предупреждать и мобилизовать. Ведь социальная сеть – мощный антидот. В дни террористической атаки в Париже в ноябре прошлого года в Твиттере появилось специальное приложение, позволяющее быстро проверить, все ли в порядке с родными и близкими пострадавших.

Терроризм – это глобально-локальная проблема. Значит, надо одновременно изучать ее общие закономерности и местную специфику. Ветераны американских спецслужб по борьбе с терроризмом утверждают, что борьба прежде всего должна вестись с радикальной идеологией [Gill, Horgan, Deckert 2013]. Это, несомненно, так, но эта идеология постоянно воспроизводится угнетением, унижением, социальным неравенством, превращением молодежи развивающихся стран в людей второго сорта или просто в лузеров. Современный капитализм, возвышая одних, принижает и угнетает других, тем самым выступая в роли производителя современных рисков. Какую позитивную идеологию в этом случае можно предложить молодым радикалам там и здесь? И шире: какую идеологию можно противопоставить идеологии смертников, тем более, если она обусловлена религиозными мотивами? Каков реальный выбор у сотен тысяч молодых людей Африки и Арабского Востока: жить в лагерях беженцев, этнических гетто больших европейских городов или браться за оружие?

А какой выбор есть у российской молодежи из малых городов и сел в условиях кризиса? Разрыв между ТВ-картинкой и реальной жизнью нарастает. Некоторые российские ученые полагают, что для современной молодежи характерны негативная идентичность, аномальный эгоцентризм, деперсонализация и т.д. «Сетевая реальность подтачивает личность, делает ее анонимной, порождает квазиличность… у нее, как правило, не развита персональная ответственность». Если у нее к тому же теряется самотождественность, устойчивая самооценка и самопонимание [Майкова, Бондарева 2015: 23], то такая личность просто находка для проповедников радикализма и терроризма. Поэтому несколько странным является последующий вывод о том, что автономность личности «задает безопасный путь ориентации в лабиринтах социального бытия» [Майкова, Бондарева 2015: 25]. Этот вывод как раз противоречит предыдущему пассажу. К тому же специфика современного сетевого общества заключается в том, что автономность и коллективность – две равнозначные предпосылки снижения риска быть подвергнутыми террористической атаке.

Ключевой для нас вопрос: какая идеология – не как перечень догматов, а как «руководство к действию» – может противостоять идеологии смертников? И какая, соответственно, сеть людей, хотящих жить, может противостоять сети самоубийц и смертников? Или иначе: безопасность граждан – это исключительно обязанность государства и его силовых структур, или же гражданское общество должно участвовать в этом деле? И если последнее верно, то каким должен быть тип гражданской самоорганизации? Отсюда последний вопрос: какой должна быть реакция гражданского общества на угрозу террористических атак? Если эти атаки суть разновидность войны, объявленной террористами остальному миру, а я считаю, что это действительно война, а как ее называть – гибридной или сетевой – вопрос второстепенный, то гражданское общество должно быть к ней готово.