В России на протяжении двух последних десятилетий эксперты, включая автора этих строк, неоднократно фиксировали доминирование в системе социальных отношений патрон-клиентных отношений. При этом отмечалось отличие российского клиентелизма от его классических версий, распространенных в обществах традиционного типа, к числу которых на постсоветском пространстве относились государства Центральной Азии: если в последних базовым основанием консолидации элитных кланов выступают кровно-родственные и земляческие основания, то в России 1990– 2000-х годов – экономические интересы.

Анализ процессов рекрутирования доминирующих групп во втором десятилетии текущего века позволяет скорректировать данную характеристику, к сожалению, не в пользу модернизации критериев. В сплачивающих элитные группы экономических интересах все более отчетливо просматривается более архаичный компонент, а именно родственный. Естественно, наиболее заметными родственные связи являются в формировании бизнес-элит: анализ поколенческого обновления бизнес-структур показывает приход на руководящие позиции младшего поколения создателей бизнесов. Однако бизнес-элитами эта тенденция не ограничивается и охватывает сферу публичной власти. Два поколения семей Жириновских, Воробьёвых, Пономарёвых, Гудковых, родственные связи других действующих членов Государственной думы и Совета Федерации Федерального Собрания России, семейные тандемы в составе правительства в 2007–2012 гг. – лишь «надводная» часть родственно-семейных айсбергов, отчетливо сигнализирующая о том, что современный российский клиентелизм обретает семейно-родственные очертания.

Своеобразие данного варианта заключается в противоречивом сочетании не просто разнокачественных, но конфликтующих укладов – феодального и современного, даже постсовременного. Если первый предполагает статичность отношений, их основанность на принципах статичной структурации, низкой мобильности и низком качестве оснований мобильности, то последний предполагает изменчивость границ, принципиальную относительность разделительных линий и включенность социума в систему глобальных коммуникаций.

Очевидно, что в данной системе субъектность имеет крайне противоречивый характер и вектор. Доминирующим компонентом субъектности становится приватный: даже персонифицирующие публичные институты лица действуют по преимуществу как приватные акторы. Так, коррумпированность бюрократии означает, что она действует по преимуществу не как агент государства, ответственный за производство общественных благ, а как приватный актор, нацеленный на максимизацию собственной прибыли.

Следует оговориться, что под восстановлением субъектности имеется в виду не стремление к созданию новой империи – об этом речь не идет в принципе. Субъектность в данном случае означает более адекватное использование разнообразного и обширного ресурсного потенциала для реализации масштабных инновационных (социальных и технологических) проектов, что позволит стать России более успешным и влиятельным политическим игроком.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что объективные предпосылки российской субъектности налицо – разнообразный потенциал, обширная территория (Российская Федерация является самым крупным государством мира), разные политические механизмы. Недостаточно одного, но ключевого ресурса – «длинной» политической воли. Пассионарности. Куража. Каждая эпоха рекрутирует своих героев: империи создаются титанами. Но героические эпохи – в прошлом. Страсть истощает…