– Я, – заявил Кан Шэн, – покраснел, когда товарищ Косыгин подошел к американскому послу с дружественным жестом. Перед лицом империалистов он показал, что Советское правительство имеет в этом вопросе две позиции.

Кан Шэн курировал спецслужбы и вошел в историю как «китайский Берия». А в искусстве изощренных пыток, которым придумывались красивые названия – «кресло наслаждений», «питье жаб», «обезьяна держится за веревку», «ангел играет на цитре» – возможно, и превзошел Лаврентия Павловича Берию, не одаренного таким богатым воображением.

«Кан Шэн, – пишут историки Юн Чжан и Джон Холлидей, – тощий усатый человечек в очках с золотой оправой, ценитель эротики, тем же взглядом ценителя наблюдал, как корчатся от боли, причиняемой пытками».

Со временем его исключат из партии и объявят контрреволюционером…

Твердолобый догматизм, который демонстрировали китайские руководители, претил даже советским аппаратчикам. Брежнев жаловался участникам пленума ЦК:

– Кан Шэну было резонно сказано, что это всего лишь обычная дипломатическая практика, которой придерживается любой глава правительства, в том числе и сам товарищ Чжоу Эньлай. Этот эпизод наглядно показывает, как много нам предстоит поработать, чтобы добиться взаимопонимания с китайскими товарищами.

Советская делегация предложила провести встречу на высшем уровне. Чжоу Эньлай ответил, что для этого еще предстоит создать подходящую атмосферу:

– Если вы когда-либо сочтете, что условия для такой встречи уже созрели, вы могли бы внести какие-либо конкретные варианты – что и как обсуждать.

Атмосфера встречи была безнадежно испорчена настоящим скандалом.

На том же праздничном приеме в Кремле, 7 ноября министр обороны маршал Родион Яковлевич Малиновский подошел к Чжоу Эньлаю. Маршал, возможно, несколько возбужденный горячительными напитками, с солдатской прямотой сказал главе китайского правительства:

– Мы не хотим, чтобы какой-то Мао или какой-то Хрущев мешали нашим отношениям.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответил Чжоу и ушел.

Малиновский повернулся к китайскому маршалу Хэ Луну:

– Мы от своего дурачка – Хрущева – избавились. Избавьтесь и вы от своего – от Мао. После этого у нас вновь начнется дружба.

Чжоу Эньлай ночью отправил Мао телеграмму о происшедшем. Утром в резиденцию китайской делегации приехал Брежнев с членами президиума ЦК извиняться за Малиновского. Но китайцы обратили внимание на то, что маршал не был наказан.

Чжоу поклялся, что он больше никогда не приедет в Москву. И до смерти Мао вообще никто из руководителей Китая в СССР не приезжал. Только будущий глава страны Дэн Сяопин сделал короткую остановку в Москве, когда в июле 1965 года ехал на партийный съезд в Румынии.

Для Брежнева это были первые важные переговоры международного характера. Он беседовал с китайцами искренне, хотел договориться. Но после окончания переговоров был настроен пессимистически:

– Вполне возможно, что китайские товарищи смотрели на эти контакты как на своего рода «разведку боем», с помощью которой они попытались прощупать нашу стойкость в защите принципиальной линии КПСС… Мы и впредь будем со всей решительностью отстаивать принципиальные позиции нашей партии. Отступать от них нельзя. Мы не можем встать на путь обострения международной напряженности и вооруженных авантюр. Мы не откажемся от линии на повышение благосостояния трудящихся и развитие социалистической демократии. Как бы ни были дороги нам согласие и дружба с КПК, такую цену за них платить нельзя…

Тем не менее, первое время Брежнев не терял надежды на какое-то сближение. Он отозвал из Пекина советского посла Червоненко, который занимал жесткую позицию в отношении китайского руководства. Личных претензий к нему не было, и в порядке компенсации Степана Васильевича перевели в спокойную и комфортную Прагу.