– Брат, я Аул. Брат, я Аул, ответь…

Столь странный позывной – Аул – принадлежал осетину по имени Юрий, штатному снайперу группы. Осетины, аномалия Кавказа, гордый и воинственный народ, были типичными кавказцами внешне и в то же время – убежденными христианами. Юрий служил России, как служили до этого несколько поколений его предков. Его прадед брал Берлин в звании полковника Советской армии. Он сам был изгнан из рядов Российской армии за то, что упорно не желал воровать и говорил правду-матку в лицо. Снайпером он был изумительным, его готовили к службе в армии с детства, в горах…

– Брат, на приеме…

– Движение. Один мотоцикл…

Осетин сейчас взобрался на пальму, из веревки сделал себе что-то вроде обвязки и со своей винтовкой ОА-10[16] господствовал над местностью, обеспечивая поражение практически любой цели метров до восьмисот. Как он со смехом сказал: всегда мечтал залезть на пальму и жрать бананы прям с нее. Вот только бананов почему-то тут не было.

– Наш?

– Никак нет. Араб.

– Один?

– Так точно.

– Пропусти. Секи дорогу.

– Есть.

Позывной «Брат» принадлежал отставному капитану, бойцу сорок пятого полка ВДВ[17]. Его вышибли из армии за то, что в свое время подписал письмо, призывающее мало понимающего в военном деле министра обороны прекратить погром армии.

– Слышу… – сказал Лютый, пулеметчик, залегший с пулеметом.

Треск мотоциклетного двигателя был едва слышен, но приближался.

– Кузьма, Ветер – прикрытие, – приказал Брат, – остальным готовность.

Еще двое вынырнули из бункера и, пробежав с пару десятков метров, упали на заранее намеченные позиции, обеспечивая оборону как фронта, так и тыла…

– Чисто с фронта, чисто справа…

– Чисто с тыла, чисто слева…

Сам Брат подтянул поближе короткий десантный пулемет К3, южнокорейскую, очень качественную копию «Миними» и тоже залег…

Мотоцикл приближался. Маленький, трещащий мотором, похожий на старые минские «макаки», которые в деревне дарили пацанам на шестнадцать лет, но неприхотливый и жрущий самый дрянной бензин. На мотоцикле восседал, как на спине верблюда среднего роста, оборванный, закутанный в клетчатый платок араб. Ветер относил в сторону вонь, которая исходила от этого араба, густой и омерзительный, почти трупный запах. В культуре Востока совершенно отсутствует потребность в чистоте тела, вода слишком ценный продукт, чтобы расходовать его на помывку…

Араб оставил мотоцикл в пятидесяти-шестидесяти ярдах от бункера, на проселочной дороге – просто положил его наземь и бросил. Медленно пошел навстречу бункеру, подняв руки…

Брат, держа пулемет наготове, вышел навстречу, будто вырос из этой негостеприимной земли подобно ворующему по ночам души людей джинну.

Оба они – Брат и приехавший араб – одновременно увидели друг друга. Араб сделал знак левой рукой – ни один араб не стал бы использовать для этого левую руку[18], – и брат зеркально повторил это уже правой рукой.

– Дела тех, которые не веровали, подобны миражу в пустыне: жаждущий считает это водой, а когда подойдет к нему, видит: это – ничто…

– …И находит он с собой только Аллаха, который потребует с него полного отчета о делах его…[19] – завершил араб.

Брат шагнул навстречу арабу, и они крепко обнялись…

– Салам…

– Салам, брат…

– Твои люди были неосторожны. Кто они?

– Они живы?

– Не уподобляйся еврею. Да, они живы. Мне удалось предупредить их до того, как они сделают непоправимую глупость.

– Где они?

– В апельсиновых рощах. Там есть места, где опасно находиться даже змеям…

Плащ-палатками люди в бункере заткнули и завесили бойницы, через которые мог просочиться свет. Суровые, бородатые лица склонялись над картой…