Нет, мне это зачем, - я-то как раз понимаю. У нас это в генах заложено, - и что может быть лучше, чем секс без обязательств, без претензий и выносов мозга, и еще когда они сами из кожи лезут, чтобы меня ублажить как-то уж по-особенному, чтобы запомнится. Но им-то зачем?

Ради того, что ли, чтобы я расписался в итоге ядовитым маркером на их груди, поставив таким образом что-то вроде метки на теле, которое трахнул с особой фантазией? И которая все равно сотрется после нескольких принятий душа. Или они не моются? Но вообще-то, такая метка, я бы сказал, - ну ооочень сомнительный предмет для женской гордости.

Даже глаза закрываю, чтобы ее не видеть. Мое тело удовлетворено до звона в яйцах, - так что мне это совсем неинтересно. И не хрен вообще мне тут портить мою блаженную гармонию с природой!

Эх, вот выбрать бы время и поехать куда-нибудь подальше! На какой-то пустынный берег или в горы. Побыть совершенно одному. Помолчать и никого не видеть. Послушать сам голос природы. Сумасшедшая динамика, вся эта кутерьма перед глазами и вокруг тебя, - это, конечно, жизнь, кайф, и все прочее, ни разу не поспорю и никогда не выбрал бы себе другого. Но иногда просто хочется тишины…

Какое-то время просто плыву с закрытыми глазами, - но это уже не то. И все равно стараюсь абстрагироваться по максимуму от всего, что разрушает мою эту редкую тишину. Но, открыв глаза уже почти у самого берега, с удивлением понимаю, что « фанатку», кажется, интересую совсем не я.

Потому что она самым наглым образом уплетает мое мясо, запивая его прямо из горла шампанским и совершенно не обращает на меня никакого внимания. Похоже, что даже и не замечает. Вот даже не знаю, что лучше – посягательство на мой покой или на мой завтрак?

7. 7

- Вкусно? – останавливаюсь прямо перед ней, так, что ее лицо оказывается вот почти в области того, что сейчас совсем не интересуется красавицами, потому что удовлетворилось через край.

« Фанатка», поднимая на меня глаза, которые распахиваясь в удивлении, становятся просто огромными, - что я там говорил о бескрайности неба и моря? Кажется, я получил сейчас еще одну бескрайность, - такого же цвета огромные глаза, на фоне ярко-рыжих локонов выглядящие вообще как безумие красоты и стихии, - и, коротко кивнув, начинает жевать еще быстрее, как будто я вот прямо сейчас начну выдирать у нее свою еду изо рта.

- Можно я присоединюсь? – со всей доступной мне иронией, я вскидываю бровь.

Кивнув еще раз, она зачем-то пододвигается, - как будто песка на этом берегу мало! – и размещает бутылку и контейнеры с едой между нами. Вот же! Святая непосредственность!

Молча протягиваю ей наполненный шампанским бокал, - можно же и так, зачем вот сразу с горла, и сам, забрасывая еду в рот, отпиваю из бутылки, не забыв с ней так же молча чокнуться.

И вот что бы я перед этим не думал о фанатках, - а почему-то чувствую какой-то дискомфорт, как будто меня по груди царапнули легкие кошачьи коготочки.

Я что, - меньше интересен, чем эти холодные стейки? Она даже на мой пресс толком не взглянула! А он у меня, между прочим, - просто произведение искусства! Или, вернее, тщательно вылепленный стараниями Эдуарда Лагина, идеал! Да все пищат от моего пресса! И не только фанатки, между прочим… Это впервые, когда он не получил своего заслуженного признания!

Были бы тут Тоха с Кариным, обязательно бы сказали, что все люди, как люди, а я в последнее время просто – Аполлон! И начинаю страдать и корчится в муках, если вдруг мой путь слабо осыпают лепестками роз заплаканные несчастно влюбленные. И что просто чахну, если меня слишком мало обожают и дольше пяти минут не целуют мне ноги ( ну, или еще что-нибудь, не менее чувствительное и поцелуи куда очень даже говорят о сносе башни от одного факта того, что я есть на свете, даря предмету всеобщего обожания наслаждение). И я бы ткнул их локтем и сказал бы, какие они придурки. Но, кажется, я начал привыкать к тому, что женщины ко мне, мягко говоря, неравнодушны!