Танцевать наши сыновья категорически отказались, да им и некогда было – когда им танцевать? Учились во вторую смену, в автобусе так бока намнут, что учеба на ум не идет, то они прозевают автобус, то проедут мимо своей остановки, мы их давай провожать, туда и обратно, чуть с ума не сошли.

Мальчик прекратил делать уроки, мотивируя тем, что в школе сильно чахнет здоровье. И все лежал на диване – сочинял стихотворение:

Я портфельчик свой сожгу,
Лягу и тихонечко посплю…

Учительница говорит: «А вы их поближе к дому переведите, они на автобусе ездить устают, очень плохо учатся».

Стали обратно переводить. В нашу 1597-ю. Директор, седой человечек с усталым лицом:

– А! Танцоры вернулись!

Теперь мы уже, попивая на кухне чаек, следили за их продвижением к школе. Как они выкатятся утром из подъезда, поминутно тормозят, прячутся за гаражами, разжигают костер, копаются в помойке, всеми возможными способами отклоняются от курса. А грозный Гурген из окошка десятого этажа рокочет в рупор:

– Баграт! Куда??? Что встал? Лево руля! Право руля! Вперед до полного!.. Полный!!!

– Еще не родился человек, который придумал бы, как повысить нашу с Багратом успеваемость, – качал головой наш мудрый мальчик.

Им пригрозили, что переведут в отстающий класс. Какое-то новое веяние: «А» – стал математический, «Б» – гуманитарный, «В» – коммерческий, а остальные – «трудовики».

– Пусть моего сына переведут в «трудовики», – сурово говорил Кеша. – И относятся к нему, как к умственно отсталому. Может быть, тогда вокруг него будет гуманнее атмосфера…

Короче, только мы принялись получать образование по месту жительства, вздохнули с облегчением, внезапно Багратик снова покидает нашу школу и поступает в какой-то фантастический лицей, где, как он сообщил, учат – на армянских священников.

Он стал звонить нам, рассказывать, как там здорово, есть бассейн с вышкой! Чай бесплатно дают с сухарями, всего семь человек в классе, учителя к детям обращаются на «вы», и вообще, этим летом, если Баграт правильно понял, они, скорее всего, отправятся в кругосветное путешествие на автобусе, который им подарят шведы.

Мальчик закачался, когда это услышал.

– Ребята, – сказал он нам с Кешей. – Я тоже хочу стать армянским священником.

– Не понимаю, – удивлялся Кеша, – как можно с детства мечтать стать священником? Ладно, пожарным, артистом, парикмахером или прославленным зодчим. Это понятно… В священники – так мне казалось – идут с возрастом, вкусив плоды с древа жизни и познания. Особенно в армянские!..

– А некоторые – священниками рождаются! – я возразила упрямо.

Я была счастлива, что мой мальчик намеревается выше поднять светильник и наслаждаться светом обретенного всеведения.

– Один человек сто лет проживет, а это его первое рождение, – говорю. – Он первый раз пришел на Землю и за сто лет ничего не понял. А другому пока что десять, но это его сотое рождение. Может, он своими ушами когда-то слышал проповеди Иисуса, или Будды, или Заратустры, его душа постигла Истину, и он явился благословить ею человечество.

На что мальчик заметил:

– А вдруг он все это время – то каторжником был, то сидел в психбольнице?


Хотя обучение там было платное, а ездить – на другой конец Москвы, наш сын пять раз переписывал диктант. В конце концов за волю к победе его допустили на окончательное собеседование, где так прямо и спросили, без обиняков: есть ли Бог?

Он ответил:

– Есть. Но не в том смысле, в каком вы думаете.

Постепенно обнаружилось, что необязательно становиться именно армянским священником. Можно любым другим – католическим, православным; можно протестантом, пятидесятником, даже адвентистом седьмого дня.