Потом мне сказали, что из ДК идут телефонные звонки, заложники по мобильным разговаривают с родственниками, а информация от родственников стекается в штаб. И естественно, ФСБ уже развернуло свою аппаратуру, стали прослушивать все телефонные звонки в этой зоне. И картина начала вырисовываться. Сколько их, во что одеты, какое количество вооружения, чем обвязаны, какой взрывчаткой и т. д. Я попросил: «Дайте мне номер телефона любого, кто сидит в зале, я хочу позвонить боевикам». Мне говорят: «Нет, вам этого делать не нужно». – «Почему?» Мне объяснили. Оказывается, там уже был такой случай. Кто-то из московских чеченцев позвонил своей девушке, которая была в зале. А боевики у нее забрали телефон, сами ответили на звонок. Он просит: отдайте телефон моей девушке, я хочу с ней поговорить. А они отвечают: «Ты, по акценту, чеченец?» – «Да». Ну они на него и наехали: «Ты козел! И все вы козлы московские, предали чеченцев и сидите в Москве, когда мы там гибнем! Мы захватили этот «Норд-Ост», и ты свою сучку можешь уже не увидеть!» Поэтому, мне сказали, вам не нужно туда звонить.

Но я настаивал, мне дали длинный номер, который начинался с 8-902, и я тут же позвонил. Прямо из штаба. Ответила девушка, я сказал: пожалуйста, передайте трубку старшему из боевиков. Она говорит: «Мы не знаем, кто старший». Я говорю: «Ну, любому из боевиков дайте». Она дала. Взял молодой человек: «Слушаю. Чего тебе?» Я говорю: «Я Аслаханов, вы меня знаете?» – «Не знаю». – «Ну, старшему передай, он меня знает». И вдруг слышу, как он кому-то говорит: «Эй, какой-то мусор Аслаханов с тобой хочет говорить!» Тот взял трубку. Я говорю: «Я такой-то. Ты, наверное, слышал». – «Да». Ну и я по-чеченски стал ему говорить: «Что вы делаете? Вы что – приехали с женщинами, с детьми воевать? Это против всех чеченских законов! Вы весь наш народ позорите! Немедленно отпусти детей и женщин! Говори свои условия, что ты требуешь, но сначала отпусти всех детей и женщин, а потом начнем переговоры!» Но он стал хамить, как и с предыдущим чеченцем. Снова: мы шахиды, а вы козлы, вы в Москве сидите, когда мы там погибаем… И я сорвался. Со мной никто никогда таким тоном не разговаривал, у нас вообще не принято старшим грубить ни при каких условиях. Я говорю: «Ты еще сопляк со мной разговаривать таким тоном! Если ты думаешь, что я тебя боюсь, давай я приду туда! У тебя оружие, а не у меня. Или даже с безоружным вы встречаться боитесь?» Вот такой был разговор. А в конце я сказал: «Вот мой мобильный телефон, запиши и перезвони мне, когда остынешь. То, что ты делаешь, – это страшное, чудовищное преступление, никогда тебе Всевышний не простит этого».

Тут Ястржембский мне говорит: «Было бы хорошо, если бы ты обратился к московским чеченцам, чтобы они пришли сюда и оказали помощь». И мы вышли к телеканалам, я выступил, сказал: «Прошу чеченцев, всех, кто может! Подъезжайте сюда, чтобы остановить это чудовищное преступление!..» И буквально через тридцать – сорок минут все известные и неизвестные чеченцы были там – Хаджиев, братья Джабраиловы, Бажаевы – ну, многие. И стояли всю ночь, их в штаб не пропускали, они говорили: мы предлагаем свои жизни. Пустите нас в заложники. Если должна пролиться кровь, то мы хотим, чтобы первой пролилась наша, чеченская, кровь. Потому что иначе, мы знаем, после штурма «Норд-Оста» начнутся массовые погромы чеченцев по всей России. И в Чечне начнется настоящий геноцид, истребление нашего народа. Поэтому мы должны войти в зал в обмен на заложников…