– Ну а вы, граф, говорили, что можете одним камнем перекрыть реку и затопить весь город. Хотел бы я взглянуть, как вы это сделаете!

Оливье уже смекнул, к чему клонит Гугон. Выхватил он свой меч, подбежал к могучей колонне, что поддерживала каменный свод дворцовой залы, и одним ударом перерубил колонну пополам. Угол дворца так и обрушился в королевский сад, перекрыл в нем реку, и вода хлынула на городские улицы.

Испугался Гугон, побледнел, повернулся к Роланду и сказал:

– Ну а вы похвалялись, мол, можете так сильно дунуть в рог, что все двери в городе соскочат с петель…

Не успел грек закончить, как Роланд поднял свой Олифан и дунул в него с такой силой, что от звука рога двери просто повылетали из домов, а у самого Гугона оказались опаленными усы и борода, после чего император более не сомневался в могуществе франков и добровольно признал себя вассалом Карла. Грек получил прозвище Гугон Безбородый, а королевский племянник и его лучший друг прославились на весь мир.

…Разумен и мудр Оливье. Горяч и бесстрашен Роланд. Равны они друг другу в доблести и мужестве. Видит Роланд: близок бой, стал рыцарь гордым и лютым, будто душа льва или леопарда вселилась в него.

– Не зря же император оставил нас тут с нашим войском! – вскричал он. – Нет, ни один франк не знает страха, а уж нам с вами совсем негоже выказывать робость. Вот мой священный Дюрандаль: если погибну, пусть тот, кто будет им владеть, скажет: «Никогда не был трусом державший сей меч в руках!»

Архиепископ Турпен взлетел на пригорок и пришпорил коня.

– Рыцари, – начал он, обращаясь к франкам, – могучий Карл оставил нас здесь на страже. Умрем за своего государя и за свою веру! Посмотрите, полон дол сарацинским воинством, близок смертный бой. Обратитесь же к Богу с молитвой и покайтесь в своих грехах. Если суждено будет вам погибнуть, то попадете сразу в цветущий рай и будете причислены к святым страдальцам!

Пали на колени франки, и Турпен благословил бойцов святым крестом.

Вновь сели на коней франкские рыцари, вновь надели все свои боевые доспехи: готовы к бою бароны, готова дружина.

И тогда молвил Роланд своему другу Оливье:

– Вы правду сказали, граф, – обрек нас на гибель проклятый Ганелон. Взял он за предательство деньги и дары, пусть за это воздаст ему наш король. Мы же сквитаемся с сарацинами по-своему – мечами и копьями!

Хорош конь у Роланда – сильный, быстрый и яростный. Недаром зовется он Вельянтифом – Зорким и Бдительным. К лицу графу его боевые доспехи. На остром копье играет белый значок, вьется по ветру бахрома, сверкает под солнцем стальное острие. Горд Роланд лицом, красив станом. Следом за ним скачет его побратим Оливье. По другую руку от Роланда пришпоривает скакуна юный Эмери Нарбоннский. Оставил он в далекой Нарбонне красавицу жену и маленьких своих сыновей – что-то их ждет впереди, если погибнет отважный рыцарь? Но нет в его сердце и тени страха – вместе с Роландом и Оливье оглядывает он любовно своих людей: все как на подбор, все верны ему и полны отваги.

– Друзья, – вскричал Роланд, – такую мы возьмем здесь добычу, какую не брал еще ни один из королей!

– Что ж! – откликнулся Оливье. – Будем уповать на Господа. Не захотели вы трубить в Олифан, теперь никто не придет нам на помощь.

– Собратья! – молвил Эмери. – Держите строй, крушите басурман, рубите сплеча, помните боевой клич Карла!

И тогда из конца в конец по всему франкскому воинству волной прокатился клич: «Монжуа! Монжуа!..»

Кто хоть раз в бою слыхал этот клич, тот видел тех, кому неведомы страх и отчаяние. Погнали франки своих коней. Теперь им осталось одно – рубить сплеча, разить врагов. Но и сарацины не робеют. Грудь в грудь сошлись на бранном поле мавр и франк – и началась невиданная доселе битва.