– Нет, объявил войну с бескомпьютерщиной!

– У нас уже два: твой у тебя и мой у меня!

– Так будет третий! Из него одного целых две выгоды: во-первых, ты не будешь занимать мой, а во-вторых, ты сможешь взять его в постель!

– И тогда я больше не напишу ни одной статьи!

– Ты в чем меня подозреваешь? В покушении на творческий процесс? Нет уж, милая, я такого греха на душу не возьму: ты будешь мирно стучать у меня под боком, а я буду мирно храпеть у тебя под боком. Идет?

– Свежо предание, да верится с трудом…

– Неблагодарная! Я тебе цифровой диктофон купил? Купил! Я тебе мешаю, когда ты среди ночи вскакиваешь и начинаешь в него бормотать? Нет! Я благородно начинаю храпеть изо всех сил, чтобы ты не боялась, что меня разбудишь!

– То-то я потом ничего расслышать в записи не могу: все храп перекрывает!

– Сашка! Если мы не идем немедленно в ресторан, то я примусь за тебя! – грозно клацнул зубами Алексей, надвигаясь на нее…

…Летописцам славной Кисовой жизни осталось неизвестным, что именно было у детектива на ужин в тот вечер.

– Цве-е-етик! Слышь? Цветик-Семицвети-и-ик!

– Чего шебуршишься? Спать не даешь!

– Цветик, а папка придет? Скажи, придет?

– Нет.

– Потому что умер?

– Да.

– А почему умер?

– Головой стукнулся о бочку с водой и умер.

– А почему стукнулся?

– Пьяный был, споткнулся и стукнулся.

– Не, это я его толкнул.

– Что ты глупости говоришь! Тебя и дома-то не было!

– А вот и было!

– Ты кончай, а? Нафантазируешь тут, а я и не знаю, чего думать!

– Я пошутил, Цветик. А мертвые обратно не приходят?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда. Спи.

На следующий же день Кис озадачил фотографиями с Урала редакцию газеты-нанимателя, затребовав информацию о каждой «морде лица». С адресами, телефонами и «с кратким жизнеописанием» («М-м-м, по возможности», – лояльно добавил Кис).

Первые сведения поступили в тот же день, и Кис принялся размышлять, с кого ему начать. В списке из ныне здравствующих были уже знакомые актриса Измайлова (народная) и певица Тучкина (народная), а также писатель (маститый), кинорежиссер (маститый), работник Госкино (высокопоставленный), академик-химик (известный), бывший зам бывшего министра культуры (на пенсии) и ряд других достаточно высокопоставленных персон.

Тучкина, как свидетельствовал рапорт газеты, несмотря на почтенный возраст, вела вполне активный образ жизни и имела открытый дом, в котором получали поддержку и отеческие (материнские?) наставления подрастающие таланты. Измайлова, напротив, отличалась замкнутостью, журналистов не принимала никогда (значит, Сашу просить договориться о встрече будет лишним), да и вообще не принимала. Ни-ко-го. Писатель отсутствовал: поехал в Венецию за вдохновением, режиссер поехал по соседству, во Флоренцию, – на съемки фильма. Бывший замминистра находился на даче, а местонахождение господина-товарища из Госкино установить пока не удалось: по сведениям, он был в Москве, но его телефоны не отвечали ни дома, ни на работе.

Переложив на плечи Александры задачу выбить рандеву с мужчинами, он принялся за Тучкину, сочтя ее наименее трудной для взятия крепостью, чем нелюдимая звезда экрана. Ее телефон, однако, был упорно занят. Между двумя наборами к нему прорвалась Александра и заявила, что на страже академика стоит его жена и что лучше Кису пустить в ход весь свой мужской шарм: «Ты же у нас шармёр[8], Алеша», – издевательски усмехнулась она. Александра всегда с неподражаемым ехидством называла его этим словом, глядя, как мучается Алексей, пытаясь придать голосу несвойственные ему интонации, а лицу – несвойственное выражение. В натуральном виде лицо и голос были нейтральными – Алексей был сдержан в выражении эмоций, и люди, поверхностно его знавшие, предполагали в нем полное отсутствие оных. Иногда, в особых случаях, взгляд его становился особенно внимательным, еще реже – сочувственным и совсем редко – нежным. Когда останавливался на Саше.