— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.

— Но, Дилан...

— Сегодня же. Поняла?

Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:

— Поняла.

Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.

Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.

Через пару минут я вывожу из гаража свой байк, закрываю ворота и еду в школу.

Самонадеянный мудак. Считает, что я сам не заработаю на учёбу. Думает, что можно управлять матерью при помощи меня, своих денег. Словно мы могли забыть о том, какое он ничтожество. Мать тоже хороша. Она должна была сразу ему отказать. Бросить ему в лицо своё «нет», как плевок. Чтобы он им умылся и больше даже думать не смел, что без его «великодушных» предложений мы пойдём по миру.

Чёрта с два.

Пусть засунет свои деньги и предвыборную компанию себе же в задницу.

Позволить матери вернуться к нему это не тоже самое, что наступить себе на горло и играть в его грёбанный баскетбол.

Я заезжаю на школьную парковку и рулю байк к своему месту. Мысленно чертыхаюсь. Неугомонная Лейн. Вот какого чёрта? Сказал же доступным для понимания языком.

Девчонка, прижимая к груди какую-то папку, переминается с ноги на ногу у кустов, видит меня и замирает.

Я останавливаю байк недалеко от неё, глушу двигатель и снимаю очки. Оглядываю её с головы до ног. Медленно. Надолго задерживаясь на стройных ножках, которые вполне смогли бы крепко обхватывать мои бёдра. И добиваюсь того, чего хотел: блондинка мило краснеет, возмущённо засопев. Не позволяю ей открыть рта, быстро слезая с байка, и надвигаюсь на неё.

Значит, одного предупреждения тебе мало, глупый и смелый львёнок?

Оттесняю её к кустам, она запинается о бордюр и, падая, всплёскивает одной рукой. За неё я её и ловлю, чтобы дернуть на себя. Надёжно прижимаю девчонку за поясницу к своему телу одной рукой, а пальцами второй ныряю в копну шёлковых волос, чтобы обхватить затылок. Секунду смотрю на приоткрытые губы, в глаза, расширенные от испуга, и прижимаюсь губами к её ушку:

— Я могу быть ненасытным, Львёнок. Грубым, если захочешь. Или же неторопливым и нежным. Я могу быть с тобой, каким пожелаешь. Но только в постели. Одну... или две ночи, если и ты себя хорошо покажешь. — Я отстраняюсь и серьёзно спрашиваю: — Выходит, ты всё же согласна на отель?

О эта полная растерянность на красивом лице и загорающиеся язычки пламени в голубых глазах. Решаю остудить нарастающий пыл Львёнка и отрезаю холодно:

— Со мной только так, если ещё не дошло.

— Просто по-другому ты не пробовал, — вдруг выдыхает она, а растерянность на лице превращается в упрямство. — Но я здесь не за этим, чтобы ты знал.

Отпускаю её, делаю шаг назад и молчаливо предлагаю ей продолжать. Иногда её слова сбивают меня с толка.

Львёнок поправляет волосы, разглаживает несуществующие складки на платье, а затем протягивает мне папку:

— Твой доклад по философии.

Молча перехватываю папку, разворачиваюсь и направляюсь к зданию школы. Но успеваю сделать лишь пару шагов.

— Сегодня в «Кризо»... ты будешь драться. Зачем тебе это, Холд?

— Не смей туда приходить, Лейн, — бросаю себе за плечо и продолжаю движение.

Досадливо морщусь, потому что знаю, что придёт. Придёт и пожалеет о своей глупости. А я и пальцем не пошевелю, чтобы уберечь от того, что её там ждёт. Может, тогда до неё дойдёт, что