- М-да, - протянула я, - действительно, торопится. Боится, как бы кто не устроил бал в честь графа первым. Ещё бы – такой экземпляр в Солимаре. Явно приехал, чтобы эпатировать и производить впечатление на провинциальную публику.

- Что за тон? – удивилась мама. – Рокси, ты так говоришь, будто осуждаешь графа. Я его ещё не видела, но говорят, он очень представительный и любезный мужчина, король отправил его поправить пошатнувшееся здоровье…

- Представительный – отличная характеристика, - кивнула я, а Стелла фыркнула и закашлялась.

На этот раз – по-настоящему.

- Вы его видели? – с любопытством спросила мама и продолжала, не дожидаясь ответа: - И говорят, он большой ценитель искусства. У него дома галерея из прекрасных картин, и первым делом он зашёл к господину Эверетту и приобрёл у него два полотна. Одно – для его величества, между прочим.

Отчим рассмеялся, не отрывая глаз от газеты, и мама немедленно поинтересовалась, что там написано такого смешного.

- Тебе не понравится, - сказал он уклончиво.

- Откуда ты знаешь? – надула она губы.

- Статья господина Ронбери, - пояснил отчим.

- О, небеса… - простонала мама, на секунду закрыла глаза, а потом потребовала: - И о чём статья? Надеюсь, не про нашу Рокси?

- Нет, про королевского эмиссара. Не успел милорд Бранчефорте приехать, как уже стал местной знаменитостью, - отчим сделал попытку перевернуть страницу, но мама уже выхватила у него газету и принялась читать сама.

Вслух.

- «Появление графа Бранчефорте в публичном бассейне ознаменовалось звоном бубенчиков». О чём это? – мама с недоумением обвела нас взглядом.

Мы со Стеллой переглянулись и пожали плечами, отчим взял салфетку, пряча за ней улыбку, а мама продолжила читать:

- «Не было ни одной женщины, которая не оглянулась бы на звон бубенчиков милорда эмиссара. Его купальный костюм…», - тут она замолчала, и лицо её стало пунцовым. – Как неприлично писать такое! – она поспешно отложила газету. – И не надо смеяться, Аделард. Я всё вижу!

- А я и не скрываюсь, - отчим уже хохотал, вытирая салфеткой выступившие слёзы.

Я и Стелла ещё держались, но с огромным трудом.

- Неужели вы видели его… в таком виде? – мама с ужасом посмотрела на нас с сестрой.

- Не волнуйся, - сказала я очень серьёзно, - едва только его бубенчики зазвенели, мы, как и полагается благовоспитанным девицам, сразу закрыли глаза, поплыли к берегу и не открывали их до самого дома.

- Рокси! – чуть не взвизгнула от возмущения мама.

Отчим перестал смеяться и сказал уже с непритворной серьёзностью:

- Хотя, этот господин поступает не очень хорошо. Понятно, что курортный город располагает к лёгкости общения, и многое, что прилично у нас, будет шокирующим в столице, но откровенный купальный костюм – это уже перебор.

- Совершенно верно, - сердито поддакнула мама, передавая мне пачку писем. – Пусть он хоть трижды друг короля, нарушать правила морали недопустимо!

- Я поговорю об этом с мэром, - отчим погладил маму по руке, успокаивая, а потом обратился ко мне: - После завтрака зайди в мой кабинет, Роксана. Нужно поговорить.

Мама сразу перестала ужасаться и обижаться, и приняла самый значительный вид.

- О чём? – спросила я, насторожившись.

-Зайдёшь, - отчим отложил салфетку и поднялся из-за стола.

Я не стала затягивать с завтраком, и, сопровождаемая выразительными взглядами Стеллы, тоже поспешила из-за стола.

Постучав в дверь кабинета, а зашла, не дожидаясь разрешения. Отчим сидел в кресле у окна, любуясь панорамой города, и раскуривал трубку.

Трубка у него была «королевская» - из морской пенки, то есть из камня, похожего по виду на слоновую кость, но ценившуюся гораздо дороже. Чаша трубки была резной, в виде головы морского бога, и служила предметом зависти всех важных господ Солимара и даже графини Ленсборо, которая тоже любила покурить. «Для куража», - как она говорила.